Сезон - Джона Лиза Дайер

– Дикость… – прошептала я еще раз.

Хэнк кивнул, было ясно, что я правильно его поняла.

– Дикость, – согласился он. – Тогда же я познакомился с его сестрой Джорджиной.

Внезапно у меня появилось ужасное чувство. И все потому, что ее имя Хэнк произносил как-то по-особенному. Он с тоской посмотрел на меня, печально улыбнулся, и я поняла, что конец истории дастся ему особенно тяжело.

– Ей тогда было семнадцать, она еще училась в старшей школе, но она была не по годам умна. Ты знаешь, она одевалась как взрослая. И все время крутилась рядом, вообще не отлипала от Эндрю. Она участвовала во всех делах и развлечениях, в которых участвовал он. Если ему нравилась какая-то группа, ей она тоже нравилась. Если ему понравился фильм – ну, ты поняла. Каникулы быстро подошли к концу, и пришла пора возвращаться. Но эти дни многое изменили в наших отношениях. Мы стали еще ближе – не просто приятели, а самые настоящие друзья. Потом Гейджи пригласили меня на Рождество. Во время весенних каникул его отец заявил, что по окончании университета возьмет меня на работу. И это для меня, бедняка, каких-то полгода назад свалившего из Западного Техаса! И вот я стою посреди роскошного кабинета и слушаю, как один из самых важных людей в стране говорит о том, что мы будем работать вместе. Это было… нереально. Но уже в октябре его отец скоропостижно скончался. Все были… в шоке. Я пошел на похороны, а потом его мать, миссис Гейдж, сказала, что все еще намерена взять меня на работу в память о муже. Я бы солгал, если бы не сказал: тогда я чувствовал, что нахожусь на верном пути, что это моя жизнь. Следующее Рождество мы опять провели с Эндрю, но уже в его доме в Нью-Йорке. Они называли это квартирой, но поверь мне, это был самый настоящий дом. Пентхаус на шесть спален, расположенный на двух этажах. Поздно вечером, очень поздно, в мою дверь постучали. Я открыл. На пороге стояла Джорджина. И она… она была… раздета.

– О боже, нет, – выдохнула я.

Мне не хотелось верить, но в глубине души я знала, что все это правда. Хэнк виновато опустил голову. Я все еще держала его за руку и теперь сильно сжала ее, пытаясь одновременно оказать поддержку и дать понять, что сумею справиться с чувствами и дослушать историю до конца.

– Я спросил ее, что ей надо, а она заявила, что любит меня. Боже, это звучит так глупо, но она сказала, что безумно влюблена. И что полюбила меня сразу, как только увидела, и она хотела… она предложила мне… Ну, ты понимаешь? Я был поражен и сказал ей «нет». Я сказал ей, что не думаю о ней в этом ключе, что я польщен, но нет – этого не произойдет. Я сказал, чтобы она вернулась в свою комнату и мы все забудем.

– Но она не пошла… – Я могла представить себе эту девушку, этакую вечную младшую сестру, жаждущую красивого друга своего старшего брата.

– Нет, она не ушла. – Хэнк покачал головой и посмотрел на меня, и я могла заглянуть в его душу, будто в колодец, и увидеть все его чувства. – Она вышла из себя. Буквально умом тронулась. Она закричала на меня, набросилась и попыталась расцарапать лицо. Я знаю, это звучит дико, но она прямо-таки обезумела. Никогда еще я не видел, чтобы кто-то переменился так разительно и внезапно. Она кричала на меня, обзывала последними словами. Я умолял ее успокоиться, попытался обнять, но она укусила меня и здорово поцарапала. Все это время она не переставала кричать. Вскоре на крики прибежала ее мать. Я попытался объяснить ей, что произошло, но Джорджина снова переменилась в мгновение ока. Она задрожала, заплакала, рассказала нелепую историю о том, что я давно с ней заигрываю, а теперь и вовсе затащил ее в свою комнату и пытаюсь принудить к сексу. Я протестовал, но она – Джорджина – поклялась матери, что я лгу. Я был… парализован от ужаса. Наконец, миссис Гейдж велела мне уйти, и я ушел. Наверное, я не должен был сдаваться. Надо было остаться и доказать свою невиновность, но это был их дом, это была ее дочь, и я был уверен, что с Джорджиной действительно что-то не так – возможно, она и впрямь была немного сумасшедшей. Я решил вернуться в кампус и в ту же ночь сел в поезд. На следующий день я позвонил Эндрю, но он не ответил. Я все еще не понимал, что на самом деле произошло, убеждал себя в том, что им сейчас нужно просто успокоить Джорджину, а потом все наладится.

– Должно быть, это было ужасно.

– Так оно и было. Но хуже всего было то, что я не мог защитить себя, не мог доказать, что она лгала. И у меня никогда не было такого шанса. После рождественских каникул Эндрю так и не вернулся в общежитие. Ребята забрали его вещи, он переехал в город, и я больше никогда с ним не разговаривал. Я ждал его в кампусе, пытался объясниться несколько раз, но он лишь отмахивался от меня, как от надоедливой мухи. А потом, в конце года, меня вызвали в ректорат: оказалось, мое присутствие в Гарварде больше нежелательно.

– Ты шутишь!

– Хотелось бы… Потому что, что бы ни случилось, я намеревался доучиться до самого конца. Даже если мы с Эндрю больше не были друзьями.

– Но они не могли этого сделать, не могли просто взять и отчислить тебя, если ты сам не сделал ничего плохого! Ты что, провалил экзамены? Они вообще тебе хоть что-нибудь объяснили?

– Они сказали, что в пределах их компетенции ежегодно оценивать кандидатуру каждого учащегося и принимать касательно него любые решения, которые они сочтут нужными.

Я готова была поклясться, что Хэнк дословно запомнил слова, которыми ему указали на дверь. Даже сейчас в его голосе слышалась плохо скрываемая горечь.

– Это был конец. Я знал, что миссис Гейдж состояла в совете университета, и знал, что она все подстроила, но что я мог сделать? Поэтому я вернулся в Техас и поступил в Техасский университет.

– Ты когда-нибудь видел ее снова? Джорджину? Говорил с ней?

– Никогда. – Хэнк покачал головой.

– Ты должно быть так зол на нее.

– Нет, – тихо сказал он. – Я уже не зол. Я имею в виду, я бы хотел, чтобы все сложилось иначе, или, вернее, когда-то хотел этого. Но теперь мне ее жаль. Я думаю, с ней действительно что-то не то. Сейчас я просто надеюсь, что она получит помощь, в которой отчаянно нуждается. Одни лишь деньги определенно не приносят счастья, это совершенно точно.

– Боже мой… – вздохнула я. – Какие же они трусы! Они даже не позволили тебе слова сказать… О, как же меня это злит!

– Неверие – вот что было хуже всего. Я думал, что Эндрю действительно знал меня, понимал, откуда я и что мое честное слово – это все, что у меня есть. Я бы никогда не рискнул своей репутацией. А если бы я и правда обратил внимание на его сестру, то он первым бы узнал об этом. Впрочем, он тогда защищал семью. Я думаю, что могу его понять.

Мы все еще держались за руки. Моя ладонь вспотела, как и его, но это не имело значения. Я снова сжала его руку, печально улыбнулась.

– Я предупреждал тебя – это некрасивая история, – сказал он.

– Да, хорошего тут мало, но я рада, что теперь все знаю. Спасибо, что рассказал мне.

Некоторое время мы сидели в тишине, а затем Хэнк жестом попросил официанта принести счет. Я посмотрела на стол – наш обед давно остыл, но мы больше не были голодны.