Сезон - Джона Лиза Дайер

Я видела Пенни только издали. Зак сказал, что у нее тот еще характер, и признался, что даже боится ее. Она была невысокой, но каким-то невероятным образом возвышалась над всеми гостями. Лорен не отходила от нее ни на шаг и представила всем, кому только могла. Наблюдая за ней, я думала о папе Римском, благословляющем толпу прихожан.

Без Хэнка я чувствовала себя страшно одинокой. Мой кавалер, Стивен Кромвель, бета-версия Хэнка из Техасского университета, был милым и дружелюбным. Мы вместе поели и один раз потанцевали, а потом он с радостью отправился на поиски своей девушки, поэтому я отпустила его с легким сердцем. В такой толпе было легко затеряться. Я пряталась у одного из столов и со своего наблюдательного пункта видела сестру, которая напропалую дурачилась с Заком. По словам Джулии, их поездка вышла очень милой, и казалось, что у их романа есть будущее. Зак явно души в сестре не чаял, и я могла сказать совершенно точно, что она тоже постепенно начинает в него влюбляться.

К десяти часам вечеринка набрала обороты, на танцполе отплясывала сотня, а может, и больше пар. На этот раз не повезло Эбби, ее кавалером стал Хантер, который крутился вокруг кузины, как безумный дервиш вокруг святыни. Эшли номер один танцевала со своим очень красивым парнем, молодым кардиохирургом по имени Чавес, а Сидни проводила время в основном со своим отцом. Эндрю танцевал сначала с Лорен, а затем со своей матерью, причем миссис Гейдж постаралась поймать необычный двухступенчатый ритм. Ее усилия вызвали аплодисменты – даже Митци одобрительно полаяла, – и, когда песня закончилась, она вышла на поклон.

В полночь мы все вышли на улицу полюбоваться фейерверком. Несколько лет назад мои родители возили нас в Вашингтон, округ Колумбия, на празднование Четвертого июля. Американцы вообще любят фейерверки и запускают их при каждом удобном случае. Тогда разноцветные огни расцвечивали ночное небо целых двадцать минут, они рассыпались на мириады крошечных вспышек, озаряли таинственным светом монумент Вашингтона и отражались в фонтане. Я подумала, что Бэттлы, должно быть, наняли ту же компанию. Размах и продолжительность фейерверка, подобного крещендо симфонии, служили ярким напоминанием о том, что в гонке за главным призом уже наметился победитель.

Эндрю стоял рядом с Лорен, прямо под вспышками. Не получив вожделенного кольца, она, насколько я могла видеть, выглядела расстроенной. Лорен, вероятно, думала, что Эндрю сделает ей предложение еще до фейерверка, но, очевидно, этого не случилось. Я предположила, что все еще впереди, но Эндрю не был похож на парня, собирающегося предложить девушке разделить одну жизнь на двоих, пока смерть не разлучит их. Он больше походил на кошку, которую посадили в переноску. Он посмотрел прямо на меня, и я не стала отводить взгляд.

После этого я потеряла из виду Джулию и маму. Внезапно я почувствовала себя страшно уставшей – ранний подъем давал о себе знать – и, никому не сказав и слова, пошла к нашему коттеджу, мечтая только об одном – скорее добраться до кровати. Но на полдороге я получила сообщение от Джулии. Взглянув на него, я тяжело вздохнула: смайл – красное сердце. Ладно, по крайней мере одной из нас было весело!

В поисках места, где можно убить время, я оказалась в конюшне Бэттлов.

Лошади всегда были для меня хорошей компанией, так как держали все свои мысли при себе. Внутри я нашла выключатель, нажала на него и осмотрелась. Это была конюшня, но не такая, как все те, в которых я бывала раньше. Цементированный пол блестел и выглядел достаточно чистым, чтобы с него можно было есть. Но я чувствовала запах, и, когда проходила мимо, из стойл стали высовываться носы, жаждущие ласки и внимания. Я пожалела, что у меня с собой не было морковки или кусочка сахара. В конце концов я просто протянула руку в сторону очередного гладкого чистокровного носа. Он обнюхал мою ладонь, а я погладила его. Лошадь повернула голову в сторону и застенчиво посмотрела на меня. Я закрыла глаза и всей грудью вдохнула с детства любимый запах конюшни: лошади, сено и чуть заметная нотка строительного клея.

– Меган.

Не может быть! Я повернулась.

– Ты что, следишь за мной? – немного раздраженно спросила я у Эндрю Гейджа.

– Нет… Конечно нет. Лорен плохо себя чувствует, а я не устал, и я… Я люблю лошадей. Но если я тебе мешаю, тогда…

– Нет, все нормально. Ты и правда любишь лошадей? – мягко спросила я, сразу же раскаявшись в своей грубости.

– Люблю.

– Я тоже.

Он протянул руку, позволяя лошади посопеть в ладонь.

– У нас есть конюшня… Была конюшня, – печально произнес он. – Мне всегда нравилось ходить туда.

– Конюшня, полная призеров Тройной короны?

– У нас не было победителей Тройной короны, – заявил Эндрю. – Может быть, дерби в Кентукки, и то раз или два. Одна лошадь взяла Белмонт. Но я уверен, что никто из них никогда не выигрывал Тройную корону. – Я засмеялась – это все же был тот самый очаровательный парень, который когда-то припарковал мой велосипед. Где он пропадал все это время? – На самом деле у нас не было скаковых лошадей, – продолжил он. – Не пойми меня неправильно, они были хороши, но мы на них просто катались.

– А как же охота на лис?

– Я действительно охотился на лис, но лишь раз. Но и тогда я втайне болел за лису.

Я снова засмеялась.

– Ты действительно так думаешь обо мне? – спросил он уже серьезно. – Победители Тройной короны, охота на лис, частные самолеты.

– В свою защиту могу сказать, что твоя мать действительно прилетела сюда на частном самолете.

– Это и правда мир моей матери. – Он печально усмехнулся. – Не то чтобы это имело хоть какое-то значение, но меня эти вещи не интересуют.

– А что тебя интересует?

– Я люблю конструировать, люблю чинить вещи…

– Это то, чем ты занимаешься?

Он кивнул:

– Зак и я берем старые здания и приспосабливаем их под нужды современности, снова делаем их полезными. Заводы, дома, торговые центры… Ты будешь удивлена, если узнаешь, сколько на самом деле прекрасных строений люди забрасывали. Но всегда есть способ переосмыслить их, перепрофилировать.

Сейчас этот парень находился в миллионах миль от высокомерных фотографов, которых он вызвал, и я старалась сложить в своей голове все многочисленные части мозаики под названием Эндрю Гейдж.

– Каково это – все время жить под прицелом фотографов?

– Странно… но нормально. Я хочу сказать, что живу так всю жизнь и другого не знаю. Люди видят то, что хотят видеть, верят тому, во что хотят верить. Но их желание не делает вещи реальными. Я примирился с этим в некотором смысле. Но я не поддерживаю сплетни.

– Мне о тебе рассказывали другое.

– В самом деле. И что же? – Глаза Эндрю слегка сузились, и по изменившемуся тону я поняла, что невольно попала по больному месте.

На мгновение это взволновало меня, как будто я и правда знала о нем нечто чрезвычайно предосудительное. Тогда я повторила свои слова в голове и быстро пожалела о том, что вообще пришла сюда.