Обет без молчания - Ольга Володарская

— Не нужен мне никто!

— Кроме него?

— Вообще. — Она заплакала-таки. — Я всегда знала, что не создана для семейного счастья. Мужчинам я не нравлюсь, некрасивая, угловатая, шепелявая. Ко мне даже тут, в тюрьме, никто не приставал.

— Только потому, что думали — ты моя.

— Правда? — Она просветлела, но ненадолго. — Жаль, что это не так. Я была бы рада стать твоей.

— Зачем я тебе? У меня судимость, ни кола ни двора.

— Все это не имеет значения. Я вышла бы за тебя хоть завтра, но… Ты меня не возьмешь!

— Почему?

— Парень меня не просто так бросил, а когда узнал, что я беременна.

— Но это его ребенок?

— Конечно. Он был моим первым мужчиной. Я думала, у нас что-то получится, ведь нас познакомила моя тетка и характеризовала его как хорошего парня, который никак не может найти жену. Мы стали встречаться, ходили в кино, гуляли. Он такой же несимпатичный, как я, и страшный зануда. Но я не надеялась найти принца, поэтому рада была и такому ухажеру. До секса у нас дошло спустя три месяца. Мы переспали несколько раз, но это нас не сблизило. А когда я узнала о том, что беременна, и сообщила «хорошему парню», он обвинил меня в том, что я легла под него, только чтобы залететь и женить на себе. По-другому у меня не получилось бы привязать к себе мужчину. Но он не такой дурак, чтобы дать себя захомутать.

— Каков подлец!

— Но он прав. Я на самом деле отдалась только потому, что хотела замуж, а меня не звали.

— И все равно он обязан нести ответственность за женщину, с которой был близок, и за ребенка, которого зачал.

— Какой ты хороший, — выдохнула она и заплакала снова.

— Я обычный мужик. Хватит меня расхваливать.

— Жаль, что я не стала твоей.

И убежала тогда, потому что не могла больше сдерживаться.

***

Мы поженились в тюрьме, когда Маргарет была на пятом месяце. У нас родилась замечательная дочка Кэрол, и она считала меня своим отцом. О том, что я им не являюсь, она так и не узнала. Мы с Марагерет решили не говорить ей об этом — не видели смысла. Тот, от кого ее зачали, переехал на другой конец страны, чтобы его точно на себе не женили.

Маргарет была прекрасной женой, и она искренне меня любила, но страдала из-за того, что не может родить мне ребенка. Я об этом не знал. Жена переживания в себе держала — она была мастером самоконтроля, быть может, поэтому и ушла так рано. Жалобщики, ипохондрики, скандалисты, как правило, живут долго. А моя Маргерет изводила себя, тем самым подрывая и свою нервную систему, и организм в целом.

Она призналась мне, когда нашей Кэрол исполнилось четыре. Девочка, задувая свечи на торте, озвучила желание, которое загадала — она хотела братика. Маргарет тогда погрустнела, я это заметил и, когда мы легли спать, спросил, что с ней. Естественно, она не сразу разоткровенничалась, пришлось уговаривать.

— Я хочу родить еще одного ребенка, но у меня не получается забеременеть!

— Дорогая, ты чуть не умерла, рожая Кэрол, — и это было действительно так. Девочка была крупной, лежала неправильно и чуть не разорвала мать, появляясь на свет. — Зачем тебе еще раз проходить через этот кошмар?

— Ради вас, тебя и дочери. Она мечтает о братике, а ты имеешь полное право желать своего ребенка.

— Кэрол — моя. И потом, мы с тобой в самом начале отношений обсудили этот вопрос. Ты сказала, что больше не хочешь детей, и я согласился.

— Да, но… Все мужчины мечтают продолжить свой род. А ты еще и достоин этого.

Настала моя очередь делиться тайной:

— Я не могу иметь детей, Маргарет. Когда работал в депо грузчиком, получил сильную травму паха. Я мог остаться без части своего боекомплекта, но врачам удалось сохранить его в целости, и он, как ты сама знаешь, работает, но вхолостую.

— Почему ты не рассказывал об этом?

— Если бы ты выразила желание иметь огромную семью, я бы предупредил. Но ты не хотела больше детей, а и я смолчал. Для мужчины признаваться в том, что он пустоцвет, непросто…

Либе тоже не знала об этом и считала, что ее дочка — моя. Я не стал разубеждать ее: пусть думает, что родила от меня, а не от моего брата-насильника. Как сказал Фредди, когда я выбивал из него правду, он выпустил в нее свою сперму, но не смог насладиться триумфом, потому что Либе вырвало прямо на него.

***

С моей дорогой девочкой мы увиделись в следующий раз только в девяностых. Спасибо Михаилу Горбачеву и перестройке!

Я прилетел в Москву, и мы с Либе провели замечательную неделю. Она повзрослела, но для меня осталась той же милой малышкой, которую я увидел на Альтен-штрассе, брякнувшись с клена. Все семь дней были нашими, мы могли встречаться не таясь, даже вместе ночевать в моей гостинице. За небольшую мзду ко мне готовы были пустить кого угодно, но я приводил только Либе, и персонал женского пола проникся к нам (думаю, не обошлось без подслушивания под дверью). Администратор переселила в люкс, горничная оставляла то цветочки, то конфетки, а работница ресторана разрешала выносить еду, как будто знала, что в номере меня ждет любимая.

Нашей идиллии мешало одно: отношение к детям. Либе взахлеб рассказывала мне о НАШЕЙ дочери, когда же я упоминал свою, она отмахивалась, типа она тебе не родная и давай не будем ее обсуждать. А вот Мария… НАША дочка, она такая-растакая, и вам нужно познакомиться…

Мне было обидно за СВОЮ — это раз. Два — я не хотел видеть Марию, ведь она была напоминанием о многом плохом. Ясно, что ребенок ни в чем не виноват, и я был очарован ею на расстоянии, но личная встреча могла все перевернуть… Я не выразил бы того восторга, которого от меня ожидала Либе, это точно, даже если бы Мария была рождена от меня. Я воспитывал не ее, а свою — НЕ СВОЮ дочку и любил ее как мог. Да, не взахлеб, но с этим у меня давно появились проблемы: все сильные эмоции потратил на Либе. Остатки, но уже с отрицательным зарядом выплеснул на кузена Фредди, поэтому родным досталось то, что в закромах затерялось.

Но я, улетая домой, обещал Либе вернуться и планировал сделать это через полгода. К тому времени я решил бы, как будет лучше для нас обоих, а также наших семей. Но судьба вновь все за нас решила: заболела моя дорогая Маргарет, и я не мог бросить ее. Либе страдала из-за этого и изводила меня. Нам пришлось на время прекратить общение. Однако спустя годы мы его возобновили, но с пониманием того, что нам не быть вместе физически…

Только душой. Но встретиться еще раз нам удалось.

(Я вроде упоминал об этом? Перечитывать лень…)

Либе лежала в больнице, я навещал ее и отпаивал травками. Она написала мне о том, что будет оперироваться в Германии, и я, естественно пожелал ее увидеть. До этого мы не общались — поздравительные открытки на праздники не в счет, — а тут письмо, длинное, на несколько страниц. В нем много всего, и в том числе сожаление. Либе просила у меня прощения за то, что была эгоисткой и требовала невозможного, спрашивала о дочке. О своей не рассказывала, только о внуке Боре, который стал главой их бабьей семьи в подростковом возрасте. Именно он заработал на операцию для Либе, и я ощутил гордость за этого парня, хоть его родила и воспитала «МОЯ» не моя дочь. Я в пятнадцать тоже стал самостоятельным, но заботился лишь о себе, а мальчик Боря — и о бабушке, и о матери, и о сестре.