Свет грядущих дней - Джуди Баталион

аксессуары становились тайными вместилищами оружия. Польские женщины в те времена тоже занимались контрабандой и уличной торговлей всевозможными нелегально ввезенными в страну товарами. Некоторые связные, такие как Тося и Владка, проникали в гетто и лагеря под видом контрабандисток-неевреек. Однажды Тося явилась в некое гетто в спортивном костюме[433], притворившись полькой, задешево скупающей еврейское добро.

Обычно на задания посылали только тех женщин, у которых была несемитская внешность. Так же, как Реня, эти женщины имели светлые волосы и голубые, зеленые или серые глаза[434] и выглядели «правильно». Важны были румяные щеки, поскольку они свидетельствовали о хорошем здоровье. Женщины красили волосы и накручивали их на бумажные папильотки, чтобы придать себе «польский стиль»[435]. Женщины (и мужчины) прилагали усилия, чтобы одеваться в польскую одежду, особенно ценилась мода среднего и высшего классов. (Тогда ходила шутка[436]: если вы видите красиво одетого польского господина, то, вероятнее всего, это еврей.) Фрумка и Ханце носили головные платки, чтобы частично скрывать лица, и (хотя Фрумку для этого приходилось долго уговаривать) накладывали макияж, чтобы выглядеть «более арийски».

Девушкам также было необходимо усваивать типично польскую жестикуляцию и манеру поведения. Порой что-нибудь простое – вроде муфты – помогало справляться с чисто еврейской привычкой размахивать руками[437] во время разговора. У Рени были польская внешность и манера держать себя, уверенная походка и мгновенная реакция, и по-польски она говорила совершенно свободно. У польских евреек было больше опыта общения на этом языке, чем у мужчин. По финансовым соображениям сыновей обычно отдавали в еврейские школы, а дочерей – в государственные. Девочки, такие как Цивья и Реня, выучивались говорить на польском, как на родном, без характерного еврейского акцента. Они изучали польскую литературу, проводили целые дни с польскими сверстниками, перенимая их манеры и особенности поведения.

Польские еврейки, как ни парадоксально, оказались в более выгодном положении «благодаря» своей бедности. До войны им приходилось работать, и на работе они обзаводились знакомствами среди неевреев, общались с ними, дружили. Женщины знали своих польских соседей, знали их кухню, видели, как они воспитывают детей, им были знакомы польские обычаи, как религиозные, так и мирские. Например, они знали: если евреи чистят зубы каждый день и многие из них носят очки, то поляки не делают ни того ни другого[438].

Варшавские специалисты, например из салона «Институт красоты»[439], помогали евреям менять внешность. Они проводили операции по коррекции формы носа (и по восстановлению крайней плоти), давали консультации по макияжу, обесцвечиванию и укладке волос. Челки, вьющиеся волосы, кудряшки вызывали подозрение, поэтому они рекомендовали, чтобы волосы были гладко зачесаны со лба назад на арийский манер. Но кроме этого они давали уроки хороших манер, обучали еврейских женщин готовить свинину и пить самогон, меньше жестикулировать и больше молиться Богу. Приезжая в Бендзин[440], Тося призывала своих товарок учиться читать католические молитвы – на случай, если их остановят и решат проверить.

Евреи изучали катехизис и праздновали дни святых покровителей[441] – своих друзей и свои. Чисто еврейские выражения (например, «Ты с какой улицы?») следовало заменять их польскими аналогами («Из какого ты района?»). Нюансов было бесконечное множество.

Может, потому, что они чувствовали себя уютнее, чем мужчины, в польской среде, или потому, что женщин с детства учили сопереживать, подстраиваться, улавливать невербальные сигналы, у евреек была сильно развита интуиция[442]. Эти женские качества наряду с хорошей памятью помогали им угадывать побуждения других людей. Этот человек надежный контакт или нацистский коллаборационист? Не может ли этот поляк меня выдать? Неизбежен ли обыск? Можно ли подкупить этого часового? Не слишком ли внимательно она на меня смотрит?

Благодаря обучению, которое они прошли в своих молодежных движениях, женщины были отлично подготовлены к такой работе. Они усвоили основные принципы: самоанализ, независимость, коллективное сознание и преодоление искушений[443]. Они умели быть несгибаемыми и не поддаваться импульсам, естественным для юношеского возраста. Однажды в поезде[444] Тося, изображавшая деревенскую девушку, заметила привлекательного мужчину, и ей вдруг захотелось, чтобы он обратил на нее внимание. Она стала флиртовать с ним, и он пригласил ее к себе домой, в свой особняк. Тосе так захотелось рискнуть всем ради хотя бы одного дня нормальной жизни и удовольствия, что ей пришлось собрать все силы, чтобы отказаться.

У кашариотов были фальшивые документы, фальшивые биографии, фальшивые цели, фальшивые волосы, фальшивые имена и – что так же важно – фальшивые улыбки. Нельзя было расхаживать с печальным лицом – мгновенно вычислят. Девушек-курьеров учили смеяться, смеяться громко, смеяться много. Они должны были смотреть прямо, впитывать в себя окружающее, притворяться легкомысленными, будто их родителей, братьев и сестер вовсе не замучили до смерти, будто они не умирают от голода и не несут в банке джема мешочек пуль. Им даже приходилось радостно участвовать в антисемитских разговорах попутчиков в поездах. Было нелегко, писала Густа Давидсон, «изображать беззаботность, утопая в горестных мыслях… это выматывало до предела»[445]. Хася Бельская описывала, как приходилось подавлять естественные проявления чувств: «Мы не могли плакать по-настоящему, испытывать боль по-настоящему или выказывать подлинные чувства. Мы были актерами в спектакле, не имевшем антрактов, даже минутных – беспрерывное представление на сцене без подмостков. Актрисы без передышки»[446].

Поскольку кашариоты постоянно выходили из гетто и возвращались, они были первоочередными мишенями для шмальцовников[447]. Они даже носили с собой деньги, специально предназначенные для вымогателей. Однажды, выходя из Варшавского гетто со спрятанными документами и деньгами, Хайка Гроссман заметила, что за ней следит такой шмальцовник, и начала громко кричать, ругаться и грозить, что сдаст его в гестапо. Владка Мид тоже пользовалась наступательной стратегией[448]: она отзывала шантажиста в сторону (чтобы не устраивать сцену на виду у всех), предупреждала, что собирается донести на него, и спокойно направлялась в сторону нацистского постового, пока шантажист не убегал в испуге.

Для Густы каждая минута пребывания за пределами гетто была сплошным кошмаром, «каждый шаг по ту сторону колючей проволоки ощущался так, словно идешь через простреливаемое пулями пространство… каждая улица была непроходимыми джунглями, которые нужно было расчищать с помощью мачете»[449].

Тем не менее, много девушек-связных прошло через эти джунгли до нее.

Настала и очередь Рени.

Глава 14

Внутри гестапо

Бэля

Май 1943 года

Реня знала, что одной из самых успешных и дерзких связных была девушка из «Свободы» Бэля Хазан[450], раньше работавшая на востоке. Бэля и ее сообразительные, ловкие, сугубо «арийского» вида «коллеги» были легендой, им поручали самые трудные задания.

В соответствии с именем, Бэля была красавицей блондинкой.