Как сделать капитализм приемлемым для общества - Колин Крауч

Наконец, отказ от рассмотрения повседневных партийных проблем позволил мне сосредоточить внимание на изучении направлений использования исторического наследия социал-демократии наиболее уместными в наши дни способами без тесной их увязки с существующими партийными программами или проблемами отдельных национальных государств. Таким образом, моя цель состояла в рассмотрении направлений политики, ее типов и целей, а не проведения избирательных кампаний.

Высока вероятность, что практическим осуществлением этих идей будут заниматься национальные правительства, включая социал-демократические. Следовательно, мне никак не избежать вопроса о партиях. Использовавшийся в предыдущих главах подход отнюдь не предполагает фаталистический структурализм, лишенный акторов. В них много говорилось о лоббистских группах, представляющих интересы самых состоятельных людей, благодаря усилиям которых международные финансовые рынки все еще нуждаются в должном регулировании, а функции по предоставлению общественных (государственных) услуг передаются «избранным» фирмам на льготных условиях. Это вызывает немалую озабоченность профсоюзных лидеров, которые изыскивают способы добиться, чтобы улучшение жизни трудящихся не оказало отрицательного воздействия на конкурентоспособность фирм. На этом фоне перед нами предстало множество энергичных групп, пытающихся привлечь внимание правительств к тому, что они рассматривают как отрицательные экстерналии, вызванные различными аспектами маркетизации. Данные утверждения оспариваются теми, кто пытается показать, что маркетизация будто бы соответствует интересам общества в целом.

В предыдущих главах четко и ясно была охарактеризована денежная политическая опора неолиберализма. Но если отвлечься от членства в профсоюзах, я лишь бегло перечислил элементы соответствующей базы социал-демократии, упоминал о неравенстве в силе различных классов. Возникает вопрос: является такое неравенство причиной или следствием политики? Конечно, и тем и другим. Низкие уровни неравенства в значительной степени ограничивают способность богатства к превращению в политическую силу. Отсюда существенно более низкая вероятность того, что результаты политики будут содействовать усилению неравенства и т. д. Структура общества и результаты осуществления политики, взаимодействуя, усиливают друг друга. Богачи и корпорации непрерывно работают над тем, чтобы эти взаимодействия оборачивались в их пользу, и социал-демократы не имеют права пустить дело на самотек (об этой опасности мы говорили только что).

Как я уже упоминал, по-моему, одной из самых важных сильных сторон социальной демократии является ее потребность в интернализации противостояния императивов рынка и императивов целей, которые игнорируются или уничтожаются рынком. Вспомним хотя бы пример с профсоюзами, пытающимися согласовать нужды своих членов с конкурентоспособностью. Но, как мы увидели в главе V, профсоюзы действуют подобным образом только тогда, когда они имеют определенную структуру. Если мы отвлечемся от профсоюзов и обратимся к массовым кампаниям, которые, по нашему мнению, являются членами более широкого социал-демократического семейства, большинство из них вообще не сталкиваются с подобными ограничениями. Организованная некоей группой кампания в защиту местной природы, которой угрожает строительство новой железнодорожной линии, отнюдь не должна искать равновесие между рельсовыми путями и потребностью в сохранении местных лесов и полей. Но должны же существовать точки соприкосновения интересов, в которых эти конфликты разрешаются? И если социал-демократы считают поиск таких взаимоприемлемых решений заботой кого-то другого, они обречены на то, что их движение пополнит собой массу других протестных групп.

Приведенные выше рассуждения подводят нас к нормальному случаю политических партий, стремящихся стать правящими. Это трудная цель. Партия должна будет сформулировать общие требования и идеи, с которыми она выступит в ходе избирательной кампании, одновременно разрешая конфликты между ними и потребностями рынка. В большинстве стран Западной и Центральной Европы партии, которые исторически были носителями социал-демократических идей, являются одной из двух крупнейших общенациональных партий. Может показаться, что мы получили удовлетворительное решение агентской проблемы: «Продолжайте в том же духе, социал-демократические партии, продолжайте!». Однако ряд серьезных проблем, к рассмотрению которых мы переходим, заставляет усомниться в правильности этого решения.

Во-первых, в наши дни происходит сокращение основного корпуса избирателей, отдававших свои голоса социал-демократическим партиям, равно как и консервативным и христианским – в данном случае нет никакой разницы между правыми и левыми. Партии лишаются своих традиционных социальных корней, уходящих в численно уменьшающиеся доиндустриальные и промышленные классы, а также в религиозные общины. При этом обычному трудящемуся населению (скорее, чем экономическим элитам) пока не удается генерировать устойчивые новые политические идентичности. В результате все без исключения партии перешли к подходу, основанному на использовании «универсальной ловушки», гоняясь за любыми готовыми проголосовать за них избирателями. В процессе такого поиска «неубиваемым» гандикапом является всякая четкая и ясная идентичность. Для правоцентристских партий данная проблема имеет не слишком серьезное значение, так как они обслуживают в основном группы, преследующие собственные финансовые интересы, что обеспечивает непревзойденное по твердости и непоколебимости чувство, направляющее повседневную деятельность правительства. Партии же получают полную свободу слова и дела в предвыборной агитации. Социал-демократические партии находятся в более трудном положении, поскольку не обладают таким же мощным источником силы. Отсюда серьезная опасность срыва с какого бы то ни было социального якоря и утраты понимания своего предназначения. Наглядный пример тому – социал-демократические партии, пошедшие по «третьему пути». Во многих случаях он заканчивается попытками установить, подобно правоцентристским партиям, связи с частным и корпоративным богатством.

Мы полагаем, что политическая идентичность обычных трудящихся постиндустриального общества уже сформировалась, но пока не получила полного признания. По большому счету важнейшее различие между промышленной и постиндустриальной рабочей силой, по крайней мере на Западе, заключается в том, что ряды первой в подавляющем большинстве состояли из мужчин, в то время как во второй «армии труда» преобладают (но не доминируют) женщины. Защита интересов женщин стала важнейшим достижением демократической политики за последние 30 лет. В индустриальном обществе большинство женщин голосовали на выборах за правоцентристские, прежде всего христианские партии. В наши дни женщины-избирательницы из европейских стран с более высокой вероятностью, чем мужчины, отдадут свои голоса за социал-демократические и «зеленые» партии.

У нас нет достаточных оснований утверждать, что феминизм – это новая социальная демократия. Скорее, данная интерпретация является неолиберальной и относится к случаям, когда феминизм выступает за маркетизацию женского труда. Фактически сформировалась общая для неолибералов и социал-демократов повестка дня, направленная против консервативных интересов. Безусловно, ни социал-демократия, ни любое другое массовое политическое движение не могут превратиться в феминистское в том смысле, что они были бы «антимужскими». Но неолибералы полностью расходятся с социал-демократами относительно некоторых элементов феминистской повестки. Вспомним хотя бы о полемике по вопросам политики охраны здоровья и ухода за детьми в государстве всеобщего благосостояния и социальных инвестиций. В этой дискуссии даже не упоминалось о том, что такая политика может быть враждебна интересам мужчин.