В 4:50 с вокзала Паддингтон - Агата Кристи

– Бессмысленно это как-то.

– Докопаться бы только до мотива во всей этойистории! – сказал Краддок. – Одно не вяжется с другим. Предположим,задушенная женщина в саркофаге – Мартина, вдова Эдмунда Кракенторпа. Допустим.Это на сегодняшний день более или менее подтверждается. Но где тут связь сумышленным отравлением Альфреда? А ведь должна быть где-то здесь, внутрисемейства. Скажем, кто-то из них – маньяк, но даже это ничего не дает.

– В общем, да, – согласилась Люси.

– Во всяком случае, будьте осторожны, –предупредил ее Краддок. – Помните, в доме есть отравитель, и, можетстаться, кто-то из ваших подопечных там наверху не столько болен в самом деле,сколько прикидывается.

Проводив Краддока, Люси медленно направилась опять наверх.Возле дверей старика Кракенторпа ее остановил властный окрик, в котором из-заболезни чуть поубавилось зычности.

– Девица! Эй, барышня, это вы? Подите сюда.

Люси вошла в комнату. Мистер Кракенторп, обложенный со всехсторон подушками, покоился в постели. Для больного он, как отметила Люси,выглядел на удивление бодро.

– Напустили полный дом всякой дряни, сестер этихбольничных, – пожаловался он. – Шныряют повсюду, распоряжаются,меряют мне температуру, есть не дают того, что я хочу, – черт-те во чтоэто мне влетит! Скажите Эмме, пусть гонит их прочь! За мной прекрасно можетеухаживать вы.

– Болеют все, мистер Кракенторп, – сказалаЛюси. – Со всеми мне одной не справиться.

– Грибочки, – сказал мистер Кракенторп. –Опаснейшая штука, грибы. Это все вчерашний суп. И это вы его готовили, –сказал он осуждающе.

– Грибы были вполне доброкачественные, мистерКракенторп.

– Да я не виню вас, барышня, не виню. Такое случалось ираньше. Один поганый гриб попадет – и готово дело. Заранее не угадаешь. Выхорошая девушка, я знаю. Нарочно делать такое на станете. А как Эмма?

– Сегодня уже получше.

– Угу. А Гарольд?

– Он тоже лучше себя чувствует.

– А что болтают, будто Альфред сыграл в ящик?

– Вам не должны были говорить об этом, мистерКракенторп.

Мистер Кракенторп закатился смехом – тоненьким, как ржание,и безудержным, словно услышал что-то донельзя забавное.

– Я все слышу, – сказал он. – От стариканичего не утаишь. Как ни пытайся. Стало быть, умер-таки Альфред? Не доить емубольше меня и наследства тоже не видать. Только того и ждали, когда меня нестанет, в особенности Альфред. А теперь самого не стало. Удачная шутка, ясчитаю.

– Не очень-то это красиво с вашей стороны, мистерКракенторп, – сурово сказала Люси.

Мистер Кракенторп снова залился смехом.

– Всех их переживу, – веселился он. – Вотувидите, молодка! Увидите своими глазами!

Люси пошла к себе, взяла словарь и открыла на слове тонтина.Потом захлопнула его и устремила задумчивый взгляд в одну точку.

– Не понимаю, почему вы решили прийти ко мне, –желчно уронил доктор Моррис.

– Вы с давних пор знаете семью Кракенторпов, –сказал инспектор Краддок.

– Да, правда, Кракенторпов я знавал всех. ДжосаюКракенторпа помню по сей день. Твердый был орешек – хоть умом его бог необидел. Нажил кучу денег. – Доктор удобней пристроил в кресле своестарческое тело, поглядывая на Краддока из-под косматых бровей. – Так вы,стало быть, наслушались этого молодого балбеса Куимпера! Уж эти мне нынешниеретивые врачи! Вечно у них идеи! Вбил себе в голову, что якобы кто-то пытаетсяотравить Лютера Кракенторпа. Вздор! Мелодрама! Ну, бывает у старикарасстройство желудка. Сам его лечил. Случалось это не так уж часто, и ничегоособенного здесь нет.

– Доктор Куимпер, – сказал Краддок, –по-видимому, полагает, что есть.

– Не дело это, когда врач, изволите ли видеть,«полагает». Что я, в конце концов, сам не распознал бы мышьяковое отравление?

– Очень многие известные врачи не могли, –подчеркнул Краддок. – Взять, например… – он порылся в памяти, –…историю в Гринбарроу, случай с миссис Рейни, или Чарльзом Лидсом, или, выпомните, то семейство из Уэстбури, когда похоронили всех троих тихо-мирно,никто из лечащих врачей даже не заподозрил неладное. И не каких-нибудь врачей,а первоклассных, заслуженных.

– Ну хорошо, хорошо, – отозвался докторМоррис. – Вы хотите сказать, что я мог ошибаться. Так вот, я так несчитаю. – Он помолчал. – И кто же, по мнению Куимпера, этимзанимается, если допустить, что все это не фантазии?

– Он не знает, – сказал Краддок. – ДокторКуимпер встревожен. Вы сами понимаете, когда замешаны большие деньги…

– Ну да, которые они получат после смерти ЛютераКракенторпа. И в которых весьма нуждаются. Все верно, только разве из этогоследует, что ради денег они готовы убить старика?

– Не обязательно, – согласился инспектор Краддок.

– Как бы то ни было, – сказал докторМоррис, – мой принцип – не увлекаться подозрениями, не имея на тооснований. Веских оснований, – прибавил он. – Признаюсь, то, что вымне сообщили, для меня в некотором роде потрясение. Мышьяк, да притом в какихмасштабах… и все же непонятно, почему вы приходите ко мне. Единственное, чтомогу вам сказать, – я ничего подобного не подозревал. Возможно, долженбыл. Возможно, мне следовало отнестись к этим неприятностям с желудком у ЛютераКракенторпа гораздо более серьезно. Но для вас это уже дело прошлое и значит,несущественно.

С этим Краддок тоже согласился.

– По правде говоря, мне нужно узнать побольше о семьеКракенторпов, – сказал он. – Не прослеживается ли у них в родукаких-либо странностей, психических отклонений?

Глаза из-под косматых бровей глянули на него зорко.

– Что ж, неудивительно, если ваши мысли принялиподобное направление. Ну, старик-то, Джосая, был совершенно нормальный человек.Жесткий, трезвый, расчетливый. Жена его – неврастеничка со склонностью кмеланхолии. Из семьи со множеством родственных браков. Умерла вскоре послетого, как родился Лютер. И я бы, знаете, сказал, что Лютер унаследовал от нееизвестную… м-м… неуравновешенность, что ли. В молодости был вполне рядовоймалый, только постоянно цапался с отцом. Отец был в нем разочарован, чем,по-моему, нанес ему душевную травму, и Лютер бередил ее в себе, покамест она непереросла в навязчивую идею, которую он внес и в собственную семейную жизнь. Сним стоит лишь заговорить, как бросится в глаза, что он на дух не выносит своихсыновей. Дочерей любит. И Эмму, и Эди любил, ту, что умерла.