Обрученные Венецией - Мадлен Эссе

– Это ужасно! – с напускным возмущением ответил Витторио. – «Владей страстями, друг мой, иначе страсти овладеют тобою»[9]. Адриано, я и в самом деле поверил в то, что ты впервые в жизни почувствовал к женщине нечто, посильнее плотского влечения. Но, очевидно, истинные чувства твое сердце в себя не впускает.

Сенатор лишь молчал, внутренне соглашаясь с тем, что лекарь Армази своими мудрыми речами просто выворачивал его душу. И Адриано бесил тот факт, что Витторио умел его заставить ощутить себя глупцом. Однако нужно отдать должное, что истина в словах старика однозначно присутствовала. Фоскарини не желал объясняться, что сходил с ума от безысходности: ему теперь надлежит все продумать так, чтобы никто в Венеции не пронюхал о происхождении его гостьи. К тому же он терзался неизвестностью ее реакции на его несвязный рассказ обо всем, что произошло.

– Каролину мучает бессонница и страдания, пока ты тешишься развлечениями. Ты ведь знаешь, Адриано, о способностях Лауры, – продолжал старик. – И хотя она не любит и побаивается говорить вслух о том, что ей дано знать, но все же позавчера ее сердце не выдержало. Она прониклась болезнью Каролины и жаждет помочь ей. Так вот, ее слова были приблизительно такими: «Этот малодушный мерзавец даже не догадывается о том, что своим распутством не позволяет ей стать на ноги».

Витторио увидел только, как глаза Адриано изумленно округлились. Откровенно говоря, тот побаивался пророчеств знахарки, и его пугала правда, которая нередко исходила из уст Витторио словами супруги.

– Когда я спросил ее, что заставляет ее разум так рассуждать, – продолжал Армази, – она довольно резко ответила, что ты отрицаешь в себе мысли, которые помогли бы тебе вразумить многие неведомые вещи. Например, то, что ваши души – это одно целое, поэтому, когда одна душа грешит, вторая за это расплачивается.

– Наши с Каролиной души? Что это означает, Витторио?

– Это означает, что, вероятнее всего, эта девушка – твоя судьба. Но если ты будешь так же безрассудно поступать, как делаешь это сейчас, ты ее потеряешь…

На этой ноте Витторио вышел из своего рабочего кабинета и направился во дворик, где его ожидали прибывшие пациенты. Адриано просто оторопел. Какое-то время он смотрел сквозь стекло лекарского шкафчика, находившегося прямо напротив него. Ему уже приходилось убеждаться, что знахарка Лаура Армази весьма редко ошибается. Когда она озвучивала что-либо из своих видений, у него мурашки пробегали по коже. Только сейчас он просто остолбенел от неожиданности услышанного.

Увлеченный раздумьями, которые посещали его голову, он даже не догадался подумать о том, что связывало его и синьорину с самого начала. Откуда появилась эта странная и непреодолимая тяга к ней? Все эти дни его занимал лишь один вопрос: каким образом рассказать Каролине о том, что произошло в Генуе, чтобы причинить ей меньшую боль из возможной? Несомненно, он сможет придумать наиболее безболезненную для нее историю. Но поверит ли она в его рассказ? И захочет ли вообще оставаться в Венеции? Ведь она вольна поступать, как заблагорассудится.

Одно, что ясно понимал Адриано, – отпустить ее отсюда значило обречь на неминуемую гибель. А разве он может сказать ей об этом? Нельзя ведь с первых же дней налегать на нее со своими чувствами…

Да, он оказался слабым перед этим потоком мыслей. Он оказался беспомощным перед желанием развеять их в ублажении собственной похоти. Возможно, теперь это расценится, как некое предательство, но в один вечер Адриано и впрямь перепил вина и направился к Маргарите. И лишь наутро он понял, что сделал это зря, – его душа странным образом чувствовала себя отравленной плевками, словно от ядовитых укусов змеи. И сейчас сказанное Лаурой его просто изумило и заставило несколько изменить свое отношение к некоторым событиям…

Каролину предупредили о том, что сенатор Фоскарини вскоре посетит ее, поэтому она попросила Розу накинуть симару, чтобы не встречать его в нижнем платье.

Безумное нетерпение, с которым она ожидала Адриано Фоскарини, растянуло эти дни в поразительную вечность. Каролина редко беседовала о нем даже с доктором Армази (да и, собственно, говорить ей о нем было нечего), но слышала о сенаторе только впечатляющие слова. Адриано ей представлялся, как мужчина средних лет, быть может, даже возраста ее отца. Когда она слышала «сенатор Фоскарини», перед глазами появлялось морщинистое лицо некогда красивого мужчины худощавого телосложения с добрыми, улыбчивыми глазами, поседевшими волосами и благородной улыбкой. Она нередко слышала, как хорошо о нем отзывается не только лекарь Армази, но и та же Розалия, восхищенно лепетавшая комплименты в адрес сенатора. Такое всеобщее уважение со всех сторон вызывало в душе Каролины немалую долю уважения к этому незнакомому мужчине.

Поэтому, когда она услышала стук открывающейся двери и пытливо посмотрела в ту сторону, откуда должен был появиться этот человек… ее лицо застыло в неописуемом изумлении и смущении. Перед ней предстал высокий молодой мужчина, лет двадцати семи-тридцати, с очертаниями крепкого тела, выделяющегося сквозь слегка расшнурованную белую рубаху со свисающими рукавами. Надетый поверх рубахи легкий безрукавный колет каштанового цвета, распахнутый и обнажающий верхнюю часть мужской груди, лишь до бедра покрывал крепкие ноги, облаченные в темно-коричневые укороченные штаны, столь актуальные для нового времени. Сумев лишь восхититься безупречным мужским станом, Каролина вдруг отметила для себя, что сенатор обладал безупречным вкусом в моде и ношении мужских одежд, в своих моделях, лишенных чрезмерной обтекаемости, что визуально способно смягчить внешний вид.

Глаза Адриано, беспокойно глядящие на нее, слепили блеском мужественности и некоего дивного благородства, так редко присущего мужчинам его возраста. Он галантно проявил почтение, затем попытался улыбнуться, но что-то словно мешало ему, пока он решился шагнуть ближе к ней.

«Боже милостивый, как же она исхудала!» – промелькнула мысль у ошеломленного Адриано. Он никак не ожидал увидеть ее настолько истощенной: некогда сиявшее жизнью личико побледнело и осунулось. Темные круги под глазами и вовсе опечалили поникший голубоглазый взгляд. Из-под длинных рукавов симары выглядывали худенькие, просто тощие пальчики. Даже локоны, льющиеся прежде медовым цветом, сейчас заметно потускнели… Но она улыбалась… Боже, она улыбается… что может быть прекрасней?! Сжавшееся от боли сердце затрепетало при виде ее слабой улыбки.

Каролина в растерянности заерзала в кресле, из которого великодушная Лаура запретила ей подниматься. Однако обострившаяся боль в плече бездушно напомнила о необходимости поберечь себя, поэтому, выпрямив осанку, синьорина с нетерпением ожидала, когда сенатор подойдет поближе.

Поборов в себе чуждую ему неуверенность, Адриано решительно прошел к ней ближе и остановился напротив, ощущая, как его сердце глухо тарабанило в груди. В какое-то мгновение ему почудилось, что он услышал такт и ее тихого сердцебиения. Наконец сенатор все же решился поднять глаза и устремил свой взор на синьорину.