Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

задать несколько вопросов Джейн или любому другому, кто согласится меня выслушать. Водитель слегка улыбнулся и протянул мне мешок, который я должна была надеть на голову.

– Это все еще необходимо? – спросила я.

Он пожал плечами и ничего не сказал. Я надела мешок. Мы ехали какое-то время: водитель не пытался завести беседу, а мне не очень хотелось разговаривать с мешком на голове. Наконец машина остановилась, и дверца открылась. Я почувствовала на коже солнечный свет, услышала пение птиц и, выйдя из машины, ступила на неровный грунт. Водитель снял мешок с моей головы.

Я стояла в конце узкой пустынной дороги, которая огибала холмы, поросшие сухой травой и кустарником. Впереди, на полянке возле изогнутого сероватого ствола дуба, стоял большой трейлер, обшитый виниловыми панелями и походивший на безвкусную промышленную бытовку, в каких живут строители. Стекла на окнах были матовыми. Винил выцвел и местами потрескался, в одном месте виднелась глубокая вмятина. Одно из окон то ли выпало, то ли его разбили. Дыру прикрыли куском фанеры. Неподалеку в разных местах припарковалось несколько разномастных машин. Ни одна из них ничем не выделялась, ни у одной не было номерных знаков. Я не видела никого, кроме моего водителя, и слышала только обычные лесные звуки.

– Зайти? – спросила я.

Водитель кивнул, но не двинулся с места.

– Вы идете? – спросила я.

Он покачал головой.

Я шагнула к трейлеру, и в этот момент дверь со скрипом отворилась, приоткрывшись всего на дюйм. Она так и осталась раскачиваться на хлипких петлях, словно повисший в воздухе вопрос.

– Здравствуйте? – позвала я.

Среди холмов мой голос прозвучал совсем тоненько. Слово, казалось, утонуло в шепчущей траве. Никто не ответил.

Сердце екнуло, но я сохранила спокойствие и напомнила себе, что приехала за ответами. И я получу их так или иначе, что бы здесь ни случилось. Я глубоко вздохнула и зашагала по грязи и примятой шинами траве к трейлеру, открыла дверь и вошла.

Убранство трейлера было дешевым и безвкусным. Это место явно никто не любил. На потолке горели тускло-зеленые, чересчур яркие лампы. Пол выложили гладкой плиткой, похожей на пластик, с грязными швами. Стены отделали панелями из искусственного дерева. В центре трейлера разместился длинный складной стол, вокруг него – несколько черных стульев.

Джейн Гласс, стоявшая у дальнего конца стола, помахала мне рукой. Там сидел маленький темнокожий человечек, прищуривший глаза за стеклами круглых очков. Рядом с ним расположилась женщина с густыми вьющимися волосами, выкрашенными в кричащий темно-бордовый цвет. На бледных щеках было слишком много румян. С другой стороны сидел еще один мужчина – с жидкой бородкой и загорелым лицом. Все трое носили одежду, которая казалась одновременно дорогой и поношенной, и выглядели старше моего отца. В центре стола стоял старинный на вид чайник из тускло-черного железа. Возле двери, почти перегородив ее, устроились двое очень крупных мужчин. Они наблюдали за мной холодными взглядами, которые ничего не выражали.

– Присаживайся, – предложила Джейн.

Один из здоровяков выдвинул стул, и я села. Джейн Гласс опустилась рядом с мужчиной с бородой. Каким-то образом все они оказались по другую сторону стола от меня, и создалось ощущение, что я попала на особо садистское собеседование. Они не спускали с меня глаз.

– Так это и есть «Чайная лавка», – произнесла я.

Женщина с вьющимися волосами громко рассмеялась. Смех ее был холодным и резким, словно удар кинжала.

– Терпеть не могу это название, – высказалась Джейн. – «Чайной лавки» здесь давно уже нет.

– Не может быть, чтобы вы все оказались родственниками, – сказала я.

– Вы считаете, что семья – это стечение обстоятельств, – заговорил темнокожий мужчина. Голос у него оказался глубоким и суровым, каждый слог он будто тщательно высекал из камня. – Да, при создании семьи люди руководствуются культурными ожиданиями или личными устремлениями, но в конечном счете это все же случайность. – Он сделал паузу. – Мы же подходим к этому вопросу куда более сознательно.

– Вам очень повезло оказаться здесь, юная леди, – сказал мне бородатый мужчина. Он говорил с акцентом, который у меня не получилось опознать. – Большинству людей такое увидеть не дано.

– Джейн была довольно настойчива, – покровительственно заметила женщина. – Она не принимала отказа.

– Я сказала им, что они не получат единорога, если не позволят тебе понаблюдать, – пояснила Джейн.

– Напомни, кто это сказал, что аукционному комитету не помешала бы свежая кровь? – поинтересовался бородач.

– Не надо так на меня смотреть, – сказала женщина. – Я все еще уверена, что она схитрила при прохождении теста.

– Я сдам его еще раз и снова утру всем нос, – произнесла Джейн, и, услышав ее тон, я почувствовала гордость оттого, что сижу рядом с ней. – Возможно, вам тоже не помешало бы пройти его еще раз.

– Дела это не меняет, – сказал человечек. – Может, начнем?

Бородатый мужчина сунул руку в карман старой куртки и вытащил тонкий кожаный конверт. В комнате воцарилась тишина.

Джейн придвинулась ко мне.

– Это ставки, – сказала она, – которые покупатели делают в пунктах приема. Полевые работники их собирают, и мы решаем, кто победит.

Мужчина открыл клапан конверта. Внутри было несколько пластиковых пакетиков, в каждом из которых лежало по клочку бумаги. Он достал их и положил на стол перед чайником. На каждом сложенном в пакетик листке бумаги была красновато-коричневая точка.

– Это кровь, – поняла я.

– Ну разумеется, – ответила Джейн. – Как еще нам удостовериться?

– Удостовериться в чем?

– Увидишь.

Человечек сунул руку в конверт и достал тонкий серебряный пинцет. Он просунул его в один из пакетиков, схватил клочок бумаги и вытащил. Джейн Гласс замолчала. Она напряженно и внимательно наблюдала, как мужчина свободной рукой взялся за крышку чайника и приоткрыл ее, оставляя небольшую щелочку. Он бросил внутрь клочок бумаги с помощью пинцета, вытащил его и поспешно закрыл крышку.

– Рубикон, – сказал мужчина.

Все смотрели на чайник. Он выглядел так, словно его вручную выковали из тусклого тяжелого железа, и казался немного больше обычного. У него были потертая деревянная ручка и изогнутый носик. Поверхность усеивали щербинки и царапины, в размерах было что-то не совсем правильное, а очертания будто слегка искажались. Из чайника донесся звук, похожий на чирканье спички. Я услышала, как Джейн Гласс разочарованно вздохнула, а мужчина вполголоса выругался. Мгновение спустя из носика поднялась струйка темного дыма.

– Не подходит, – сказал мужчина.

– Признать победившей наивысшую ставку было бы самым легким вариантом, – заметила Джейн. – Еще и прибыльным к тому же. За нами нет никакого надзора. Мы высшая инстанция и к тому же единственная. А люди готовы платить…

Она в недоумении покачала головой.

– И какой же была ставка? – прошептала я. – Та, которую вы только что отвергли.

– Четыре миллиарда долларов, – ответила женщина с темно-бордовыми волосами.

Мужчины обменялись печальными взглядами.

– Почему вы ее отклонили? – спросила я. – Что только что произошло?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – не поднимая головы, сказал бородатый мужчина.

– Совсем нет, – вмешалась Джейн.

Мужчина бросил через стол предостерегающий взгляд.

– Она представительница Гирканской династии, – продолжила Джейн. – И должна все знать.

Она повернулась ко мне.

– Внутри этого чайника, – произнесла Джейн, – дракон.

– Дракон? – переспросила я.

Какое-то мгновение все молчали. Чайник выплюнул еще одну тонкую струйку пепла, словно подчеркивая отказ. Старшие Феллы обменялись неловкими взглядами. Джейн невозмутимо подалась вперед.

– Тетя Клара, – обратилась она, – ты рассказываешь эту историю лучше всех.

Женщина с темно-бордовыми волосами ощетинилась при звуке своего имени и взглянула на остальных. Они неохотно кивнули, покоряясь. Женщина слегка раздулась от гордости и откашлялась.

Глава 25. Юноша, который купил дракона

Жил-был юноша, который родился в трудные времена. Никакой семьи, кроме матери, у него не осталось, да и та умерла, когда он был ребенком, поэтому пришлось ему искать свою дорогу в этом мире в одиночку. Юноша с трудом зарабатывал себе на жизнь, продавая кроличьи шкурки на городском рынке. Мать научила его ловить кроликов в полях за городом с помощью ящика и палки, и теперь каждую неделю он приносил их шкурки на рынок. В лучшем случае ему удавалось выручить денег на ломоть хлеба и убогую постель. Часто приходилось ему голодать, а спал юноша, свернувшись калачиком на булыжниках, прислонившись к камню или угнездившись среди корней старого дерева.

Перед смертью мать отдала ему все свое состояние – пять медяков – и наказала использовать их так, чтобы улучшить свою долю. Пять медяков даже в те дни не были большой суммой, но юноша берег их так, словно считал величайшим богатством в мире.

Долгие годы испытывал он искушение потратить свое крохотное сокровище. Юноша много раз останавливался, глазея на ряды сочных сосисок в витринах