Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

до сих пор не было никаких зацепок, и я не знала, кто и зачем убил моего отца. А еще создавалось ощущение, что меня только что надули.

И я пришла к выводу, что Феллы нравились мне больше, когда заставляли меня надевать на голову мешок.

Глава 27. Дополнение к коллекции

Неделю спустя в техническом блоге появилось небольшое объявление, едва ли это можно назвать заметкой. Если бы я не знала, что ищу, то пропустила бы его, не заметив среди просочившихся в Сеть изображений прототипов смартфонов и хвалебных статей о каком-то крутом новом стартапе. В нескольких коротких фразах сообщалось, что Горацио Прендергаст продал треть своей компании иностранному фонду с простеньким незапоминающимся названием. Общая сумма сделки составила около четырех миллиардов долларов.

Это было единственное официальное свидетельство продажи единорога.

Эзра оказалась права. Участие Феллов повлияло лишь на цену. Я не знала, что чувствовать по этому поводу: то ли облегчение, ведь я заранее знала, чем закончится история с единорогом, то ли ужас оттого, что все так получилось.

Следующие несколько дней я не могла сосредоточиться ни на чем другом. Казалось, вокруг всех нас движется нечто огромное. Сначала я думала, что единственная испытываю это ощущение, но однажды, вернувшись домой из клиники, обнаружила Мэллорин, которая сидела на диване, баюкая на руках хнычущего Зорро.

– Он сходит с ума, – сообщила она. – Я никогда не видела его таким.

Лис извивался в ее руках, маленькие лапки царапали кожу. Я погладила его по шерстке, и меня пронзила волна дикой паники.

– У нас все в порядке? – спросила Мэллорин. – Ничего страшного не произошло?

– Не знаю, – ответила я.

Хотелось позвонить Эзре и выяснить, что ей известно, но каждый раз, когда я смотрела на ее номер, мне было не по себе оттого, как все сложилось. Единственное, что я пыталась предотвратить, все равно произошло, причем именно так, как она и предсказывала. Феллы стали на четыре миллиарда долларов богаче, единорог теперь принадлежал Горацио, и мне было стыдно набирать ее номер.

«Все будет хорошо, – сказала я себе. – Он просто получил очередное дополнение к коллекции». Горацио посадит существо в вольер и позабудет о нем до тех пор, пока не умрет или же его мечта о Вайоминге не осуществится. Так что единорог, вероятно, когда-нибудь так или иначе снова окажется на свободе. Уж он-то мог позволить себе подождать. По крайней мере, в зверинце Горацио никто не будет на него охотиться.

И все же каждый день я просыпалась и чувствовала, как в желудке находится нечто тяжелое и покрытое шипами.

Начался весенний семестр, и мы с Мэллорин договорились, что она перестанет быть в школе невидимкой. Каждое утро мы вдвоем ехали на велосипедах по жилым кварталам и здоровались в коридорах. У нас даже были общие уроки.

– Я не собираюсь тебе мешаться, – сказала Мэллорин. – Я просто хочу окончить школу, как все нормальные люди.

«Окончить школу, как все нормальные люди» звучало неплохо, но я не чувствовала себя нормальной. Судьба единорога не давала мне покоя. Иногда мне казалось, что под кожей бурлит его ярость. В другие моменты я не ощущала ничего, и это приводило меня в ужас.

Подруги меня раздражали. Кэрри была вся на взводе из-за плавания, а Грейс половину времени проводила с Хоуи. Ни одна из них не могла понять мои чувства. Я уходила с уроков пораньше, запиралась в кабинке туалета и ждала звонка. Смотря в зеркало, я видела ужас на своем лице.

Зорро день и ночь расхаживал взад-вперед, скулил и драл когтями ковер. Когда Мэллорин была дома, он тревожно семенил за ней по пятам, а если она уходила на работу, начинал грызть свой хвост. Мэллорин суетилась вокруг него, предлагая ему угощения и стараясь приласкать, но Зорро неизменно ощетинивался и не принимал ни того ни другого. Казалось, ничто не могло заставить его расслабиться – он скулил, дергался и тявкал даже во сне. Один раз Мэллорин все же увидела, как Зорро грыз хвост.

Однажды, в перерыве между занятиями, кто-то постучал в дверь моей туалетной кабинки.

– Занято, – сказала я.

– Мы знаем, что ты там, Маржан, – сказала Кэрри.

– Оттуда выглядывает твоя обувь, – подметила Грейс.

Я открыла дверь и встретилась с ними взглядом.

– Где ты была? – спросила Кэрри.

– Да в основном нигде, – ответила я.

Что мне еще было сказать?

– Что с тобой происходит? – спросила Грейс. – Ты в порядке?

– Ничего не происходит. Со мной все хорошо.

Произносить эту фразу я практиковалась годами.

– Плохой из тебя друг в последнее время, – обвинила Кэрри.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила я.

Прозвучало резко.

Кэрри на мгновение замолчала.

– Ничего не хочу, – сказала она. – Я просто думала, что мы друзья, но сейчас начинаю понимать, что ничего о тебе не знаю. И кажется, рассказывать об этом ты никогда не собиралась.

Она протиснулась мимо Грейс и вышла из туалета. Мне стало тошно. Себастьян был прав: я существовала в двух версиях, и сейчас та, которая знала о плененных единорогах и девятихвостых лисах, оказалась в ловушке внутри другой, которой об этом ничего не было известно.

Мир летит в тартарары, Кэрри. Как мне это тебе объяснить?

Грейс уставилась на меня.

– Что с тобой не так, Маржан? – поинтересовалась она.

– А с тобой? – не осталась в долгу я.

– Моя настоящая подруга только что ушла поплакать в другой туалет, – сказала она. – И я хочу знать, в чем дело.

– Кое о чем я не могу тебе рассказать, Джи, – сказала я. – И дела с этим обстоят не очень-то хорошо.

У меня была глупая надежда, что Грейс все поймет, сможет уловить что-то в моем голосе и выражении лица. Возможно, она заметит, что я пытаюсь защитить ту себя, которая не представляла, как жить жизнью обычной девочки. Я надеялась, что Грейс догадается об этом. Станет ясно, что, хоть я и не могла ответить на ее вопросы, нам всем в конечном счете хотелось одного и того же.

Но Грейс злилась и видела меня в самом худшем проявлении.

– Что, черт возьми, это значит, Маржан? – спросила Грейс. – Что вообще все это значит, черт подери?

Грейс была сильной. Может, ей и хотелось заплакать, но она не собиралась показывать мне свои слезы. Сколько боли я бы ей ни причинила, Грейс была готова бороться за правду до тех пор, пока все это имело значение.

Но Грейс искала ту правду, которая не перевернула бы весь ее мир и с которой она могла бы совладать. Этого я ей дать не могла, поэтому мне оставалось лишь противостоять ее нападкам.

– Не обижайся, Джи, – сказала я, – но это не твое дело.

Мир ничего тебе не должен. И меньше всего – объяснений.

– С тобой что-то не так, – выпалила Грейс. – Раньше я считала тебя застенчивой, но на самом деле ты не очень хороший человек и, видимо, даже не осознаёшь этого. Мне кажется…

– Что чего-то не хватает, верно? – подсказала я. – Я в курсе, поверь.

Она начала что-то говорить, потом покачала головой. Я знала, что должна огорчиться и попытаться все исправить, но все, что я чувствовала, – это смутное болезненное ощущение в той части меня, которая казалась пустой. Я не оплакивала, подобно Кэрри, потерю человека, которого на самом деле никогда не существовало, но немного походила на Грейс, требуя ответов так, как будто заслуживала их. И все же я очень отличалась от остальных. Неудивительно, что моя реакция была совсем не такой, как у нормальных людей.

Тем вечером я написала Себастьяну. Мгновение спустя он позвонил по видео, и мне стало гораздо легче. Наконец-то можно было поговорить с тем, кто понимает, что я чувствую. Однако, когда на экране появилось лицо Себастьяна, в его глазах не было теплоты.

– Ты сказала, что ему станет лучше, – произнес он. – Это не так.

– В смысле? – спросила я. Каждое слово выскользнуло угрем.

– Киплинг, – Себастьян говорил громко и отчетливо, словно его не волновало, что весь мир может услышать это имя. – Я видел его сегодня.

– Ему не лучше?

На самом деле мне не требовался ответ. Я знала правду и так, нужно было лишь присмотреться. Я представила себе капельницу, врача, входящего и выходящего из палаты, и пол, похожий на ливерную колбасу… Нет, в этот раз там был узорчатый ковер.

– Он словно призрак, – сказал Себастьян. – Что ты с ним сделала?

– Я не… я ничего не делала.

Я переставала понимать происходящее.

– Но ты знаешь, что с ним не так.

– Нет… – произнесла я.

Грифоны не умирают. Во всяком случае, не так.

– Я пыталась ему помочь. Я… Может быть, просто нужно еще немного времени?

– Скажи правду, Маржан! – воскликнул он.

– Это правда, – ответила я.

На самом деле я лгала и прекрасно это знала. Себастьян долго молчал. Когда он заговорил, голос его был тихим и болезненным, но все же