Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

каждое слово опускалось на меня подобно молоту.

– Не уверен, что верю тебе, – сказал Себастьян, и звонок завершился.

На следующее утро я проснулась от крика, доносившегося из комнаты Мэллорин. Ведьма сидела в постели, одетая в просторную футболку и спортивные штаны. Она дрожала и хныкала, почти ничего не соображая, растрепанные кудри спадали на лицо. Когда я вошла, Мэллорин указала дрожащим пальцем в угол комнаты. Зорро сжался у стены, свернувшись калачиком и дрожа. У него текла кровь. По ковру от его напряженного трясущегося тела к разорванному колечку из растерзанной плоти и лисьего меха тянулся засохший кровавый след.

Через мгновение я поняла, что это был один из его хвостов.

– Ч-что с ним? – прошептала Мэллорин. – Что это? Что он сделал?

Я присела рядом с Зорро и погладила зверя по шерстке. Его пронзали шок и отчаяние – настойчивые, бессильные порывы, перемежающиеся спазмами озноба и боли. Мэллорин от ужаса не могла пошевелиться. Она сглотнула и, собравшись с силами, заговорила:

– Он умирает?

Быстрый и пронзительный взгляд Зорро метался от нее ко мне и обратно. Лис поранился и испугался, но явно был жив.

– Не думаю, – сказала я. – Давай-ка промоем рану, и я расскажу тебе все, что знаю.

Пока мы смывали кровь с его шерсти, Зорро распустил хвосты. Мэллорин держала лиса, а я обрабатывала рану спиртом и перевязывала ее найденными в ванной бинтами и марлей. Всякий раз, когда Зорро вздрагивал, Мэллорин начинала ворковать ему на ухо, и он успокаивался.

– Ты давно об этом узнала? – спросила Мэллорин, когда мы закончили перевязку.

Она нежно и спокойно с удивлением водила пальцами по каждому хвосту.

– С той ночи, когда ты принесла его, – призналась я.

У меня не было сил выдумывать еще одну ложь. Возможно, Мэллорин возненавидит меня, а может, и поймет.

– Прости. Я решила, что он покажет их тебе, когда захочет сам.

– Спасибо, – поблагодарила Мэллорин.

– Ты не злишься на меня?

Она рассмеялась с облегчением, но я почувствовала, насколько она измучилась.

– Конечно нет, глупышка, – сказала Мэллорин. – Я же говорила, что в ведовстве любая мелочь важна. Если что-то случится в неправильном порядке, все пойдет наперекосяк. Раньше я не знала, кто Зорро на самом деле, но, возможно, это и к лучшему, иначе он не остался бы со мной и не отдал мне вот это.

Мэллорин дотронулась рукой до хвоста, который до этого свернула в нечто вроде венка, перевязала его веревочкой и повесила себе на шею, словно кулон.

– В нем заключена большая сила, я ее чувствую, – сообщила она и повернулась к Зорро: – Что ты хотел нам сказать, Баджинс? Что случилось?

Зорро тявкнул и тяжело задышал, затем уткнулся мордочкой в локоть Мэллорин.

У меня зазвонил телефон.

Я вышла из ванной и прошла по коридору мимо папиной комнаты. Мэллорин осталась с Зорро и с благодарностью обнимала его.

«Ты хотела все исправить, – подумала я, – но вместо этого устроила настоящий беспорядок».

Я не узнала номер, но ответила на звонок.

– Маржан, – приглушенно произнес кто-то, стараясь, чтобы его не услышали. – Это Хьюго Батист. Приезжай как можно скорее. Дело в Горацио.

– Что с ним? – спросила я. – Он получил то, что хотел. Я не буду ему помогать.

– Ему не нужна твоя помощь.

– Тогда что ему нужно? – спросила я.

– Горацио хочет убить его.

Глава 28. Аномалия

Дорога к поместью Горацио слилась в раскаленное добела пятно из поездов, городских автобусов и водителя Uber, который никогда не слышал о «Зверинце». Сердце бешено колотилось о ребра, голова кружилась от паники, ужаса и, главное, беспомощности.

Горацио хочет убить единорога.

Доктор Батист не объяснил причину, а спрашивать не было времени.

– Я этого не сделаю, – сказал он мне. – Если единорог умрет, то не от моих рук. Я не стану убивать это невероятное существо.

К тому времени, когда водитель высадил меня у входа в комплекс, мне уже стало казаться, что я опоздала. Из караульной будки вышел охранник и махнул мне рукой, призывая остановиться.

– Маржан Дастани, – представилась я. – Мне нужно увидеть Горацио.

Он что-то пробормотал в рацию, а через мгновение жестом велел мне проходить.

На ступеньках главного здания меня встретила Ава, а по бокам от нее, держась на расстоянии нескольких шагов, стояли двое очень крупных мужчин в темных костюмах.

– Сюда, – сказала она.

Ава повернулась обратно к зданию, и мужчины шагнули ко мне, ожидая, что я пойду следом.

Меня провели по длинному коридору мимо кабинета Горацио. Все, кого мы встречали по пути, улыбались нам. Я заметила, что на столах выстроились в ряд бутылки с шампанским, и услышала доносившиеся снаружи нестройные возгласы восторга. С Авой и молчаливыми сопровождающими я подошла к лифту. Когда он приехал, мы все вошли внутрь и спустились под землю.

В отличие от бурной деятельности, развернувшейся на поверхности, под землей царила зловещая тишина. Из-за стекол за нами настороженно и мрачно наблюдали существа. Феи парили в воздухе, но совсем не двигались, если не считать трепета крыльев. Из искусственного пруда за нами чернильно-черными глазами свирепо следило существо с черепашьим панцирем. Мне показалось, что я оказалась на похоронах.

Горацио стоял перед большим вольером. На губах его играла спокойная улыбка праведника. Из-за стекла с несокрушимой, словно сталь, решимостью смотрел сильный единорог, пока еще точно живой. Я вздохнула с облегчением.

Ава слегка поклонилась Горацио, затем кивнула мне и отступила в темноту вместе с двумя охранниками.

– Удивительное животное, не правда ли? Такое совершенное, такое дикое.

Горацио говорил с тихим удовлетворением, как будто добился чего-то невероятного. Единорог был в ярости, из-за этого воздух вокруг него как будто сгущался.

– Я хотел привести тебя сюда, – сказал он. – После… ну, после того, как все закончилось бы. Но ты уже здесь. Тем лучше.

– Что все это значит, Горацио? – спросила я. – Что происходит?

Горацио повернулся и зашагал по залу мимо вольеров, задумчиво глядя на своих питомцев.

– Я мечтал об этом моменте всю свою жизнь, Маржан, – произнес он. – Мне хотелось изменить мир к лучшему. В этом заключался мой единственный настоящий проект. Сначала я попробовал использовать информацию, но оказалось, что не все хотят верить фактам. Потом обратился к деньгам, но, как выяснилось, ими не так уж многого можно добиться. А на свете столько проблем, жадности, мелочности и зла. У многих людей нет самого необходимого для выживания: еды и крова, лекарств, любви. С чего нужно было начать?

Горацио остановился у маленького вольера, в котором золотой скарабей деловито шевелил лапками, катя крошечный шарик ослепительного пламени.

– Когда твой отец познакомил меня с этим миром, – продолжал Горацио, – он не знал, что я увижу и открою для себя.

Мужчина прикоснулся ладонью к стеклу, и, казалось, от этого тепла ему стало легче. Он продолжил идти по залу.

– Они ведь не просто животные, – заметил Горацио. – Наша с ними связь выходит за рамки понимания. Когда они счастливы, хорошо и нам. Но стоит им погибнуть, и мы погружаемся во тьму. Ты понимаешь, о чем я?

– Не уверена, – ответила я.

– Наши мечты, надежды, огонь в сердцах – все это исходит от них и существует благодаря им, а они, наоборот, появляются из-за нас. Феллы увидели эту связь давным-давно. Они сколотили на ней целое состояние, но, в отличие от меня, никогда на самом деле ее не понимали.

Мы дошли до конца зала. Домашний гном Стёрджес скорчился на столбике детской кровати Горацио, печально наблюдая за каждым нашим движением. Мужчина улыбнулся своему первому существу, но гном не ответил на улыбку. Горацио пожал плечами, затем повернулся, желая полностью оценить свой бурлящий, полный движения зверинец. Он широко улыбнулся, опьяненный восхищением.

– Это не просто животные, Маржан, – повторил он, и его голос понизился до шепота, – а наше воображение.

Должно быть, у меня на лице отразилась растерянность, потому что Горацио рассмеялся и снова зашагал обратно по длинному залу. Гигант с огромными каменными руками колотил по валуну, измельчая его в порошок с праздным упорством.

– Ты очень похожа на меня, – сказал он, – но, знаешь, в тебе чего-то не хватает. Ты и сама всегда это знала. Это видно по глазам. А знаешь, чего не хватает? Их. Того, что они хранят внутри. Без этих существ мы несовершенны. Нам не удается полноценно существовать, не имея мечтаний, надежд и страхов. Возможно, ты видела когда-нибудь что-то настолько отчетливо, что было больно смотреть?

Я вспомнила окруженного невозможным сиянием Киплинга среди медицинских аппаратов, который вопреки боли расправлял крылья.

– Я уверен в этом, как ни в чем другом за всю свою жизнь, – продолжил Горацио. – И чтобы понять это, мне не нужны были Феллы и их информация, собранная за девятьсот лет. Эти существа – наше самое драгоценное сокровище. Величайшее творение мироздания.

Он прошел мимо черной саламандры, копошащейся