Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Я должна была прибыть в дом семьи Кац – ссыльных из украинского города Черновцы. Этот город расположен в западной части Украины, которая была оккупирована Советским Союзом одновременно с прибалтийскими государствами согласно договору с нацистской Германией. Дом семьи Кац был в то время также и домом моего брата Иосифа.

В Колпашево, как и во многих городах российской периферии, была одна главная улица, где размещались партийные и государственные учреждения. На этой улице проводились демонстрации в дни официальных праздников – 7 ноября и 1 мая. Остальная часть представляла собой большую деревню с типичными избами и домиками, окруженными огородами, как и в Парабели.

В городе была большая еврейская община, в которой большинство составляли ссыльные из Черновцов. Черновцы, ныне захолустный украинский город, имели великолепное прошлое: этот город был когда-то важным культурным центром Австро-Венгерской империи и назывался Черновиц. Еврейские жители города говорили на прекрасном немецком языке и считали себя элитой европейского еврейства. В ссылке они состязались за это звание с рижскими евреями, тоже достаточно заносчивыми. Это была типичная картина внутренних раздоров между разными группами европейских ашкеназим.

Одна общая проблема, характерная для всякой общины, замкнутой на ограниченной территории, объединяла всех – нахождение женихов и невест для молодого поколения. Одним из мест, где были шансы найти еврейского жениха или невесту, считался учительский институт: туда приезжали учиться молодые люди из разных районов, и среди них немало евреев. В начале каждого учебного года матери девушек были «на страже», стараясь «поймать» кого-нибудь из новых студентов. Приезжие из других мест нуждались в жилье, и матери предлагали им стать квартирантами в их домах. Ведь это намного удобнее, чем жить в общежитии, по шесть человек в одной комнате! Пусть только войдут, думали озабоченные мамы, а затем естественное влечение квартиранта к хозяйской дочке сделает свое дело.

Так и Иосиф оказался квартирантом в доме семьи Кац, состоявшей из матери и дочери. Как большинство черновицких, г-жа Кац ревностно следила за соблюдением хороших манер. Будучи вдовой врача, она требовала, чтобы ее называли не иначе чем «Frau Doctor” – обращение, принятое среди выходцев из Германии. Она соблюдала маленькие церемонии: например, церемонию чаепития в определенный час, как при дворе английской королевы. Рижане посмеивались над манерностью и церемонностью черновицких; те не оставались в долгу и называли рижан невоспитанными варварами.

Дочка, Рут, была миловидна, очень общительна и кокетлива, далека от всего серьезного и большая любительница поболтать. Полная противоположность моему брату, серьезному человеку с молодых лет, внутренний мир которого был заполнен учебой, науками и философией. Рут и слышать не хотела о вещах, занимавших его.

Семья Кац выделялась состоятельностью не только на фоне ссыльных, но и на фоне всего местного населения. Покойный доктор проработал в городе более десяти лет и хорошо зарабатывал; вдобавок к этому они получали помощь из Америки. Они жили в просторном доме, окруженном садом; на своем участке они не выращивали овощи, как мы, а только цветы.

Мой брат оказался в доме, где ничто не походило на его привычный быт. Даже не слишком наблюдательный человек увидел бы, что между ним и Рут очень мало общего. Очевидно, и он это понимал – и все же через полгода после его вселения в дом он из квартиранта превратился в мужа Рут.

По мнению «фрау доктор», они идеально подходили друг другу. Ведь и ее брак с д-ром Кацем был примером единства противоположностей.

Она велела своей дочери пустить в ход ее женские чары и покорить наивного квартиранта. У брата не было опыта в обращении с еврейскими девушками, и флирт Рут подействовал на него. Однажды ночью Рут пришла к нему в постель, это была кульминационная точка операции покорения. Он не устоял перед соблазном, и их связь продолжалась, якобы втайне. Затем «фрау доктор» инсценировала «потрясающее открытие» и «поймала их на месте преступления». Если дела обстоят так, заявила она, вы должны пожениться.

По плану мне предстояло провести в доме семьи Кац какое-то время, пока не найду другое жилье. Меня предупредили относительно церемониалов, принятых в доме, и это немножко пугало меня: ведь я выросла возле «конного двора» и имела весьма отдаленное представление о хороших манерах.

Рут встретила меня на пристани и сразу набросилась на меня с объятиями и поцелуями, будто нашла потерянную сестру. Она вся лучилась теплотой и добродушием. Ее мать встретила меня с подобающей корректностью, почти дружески. Черт оказался менее страшен, чем его малевали.

Я не знала тогда, что брак моего брата с Рут уже дал трещину. Он окончил институт и работал учителем в одной из школ на окраине города. В этом осеннем месяце, по местному обычаю, он вместе со своим классом был мобилизован на уборку урожая в одном из колхозов района. Мне даже не довелось видеть его вместе с Рут.

На следующий день после прибытия в Колпашево я пришла в институт. Первым был письменный экзамен по литературе, сочинение. Я знала, что сочинение – это один из камней преткновения на приемных экзаменах: к сочинению всегда можно придраться, если хотят провалить поступающего или просто снизить ему оценку. О преподавательнице из литературного отделения, проверявшей сочинения абитуриентов, говорили, что она строга и никогда не ставит пятерки.

Поэтому я не удивилась, получив четверку. Это был только вопрос денег: не получу повышенную стипендию в первом семестре.

В отличие от экзамена в школе, преподавательница беседовала с каждым абитуриентом о его сочинении. Мне она сказала, что в моем сочинении все «правильно», но язык изобилует стандартными оборотами. Она даже привела несколько примеров. Я знала, что она права, но ведь нас учили так писать. Я хорошо усвоила советский стиль с его шаблонными выражениями и употребляла их привычно, даже не задумываясь. Если бы я сегодня проверяла одно из своих сочинений тех времен, то не поставила бы даже четверку.

Я сказала, что благодарна ей за оценку 4 (хорошо). Она улыбнулась. Знала, что я понимаю ее позицию.

На устном экзамене по литературе я получила пятерку. Это не имело практического значения и было важно только для самолюбия. На этом я простилась с литературой как учебным предметом: на математическом отделении ее не преподают. Но замечание преподавательницы о шаблонах я запомнила.

На следующем экзамене – по алгебре и арифметике – я прекрасно справилась с алгебраическими задачами и запуталась с примером по арифметике, типа тех, какие решают в шестом классе. Это был длинный пример с массой всевозможных скобок. В таком примере, если допустишь один просчет, все запутывается, дроби не сокращаются, получаются огромные цифры. Я знала, что ошиблась, но у меня не было времени и сил на то, чтобы найти ошибку и исправить ее. Все же получила четверку.

По физике я получила пятерку, но не с легкостью, а после тяжелого противоборства с экзаменатором. Это был не заведующий кафедрой физики, а молодой преподаватель, его ассистент. После того, как я ответила на вопросы билета и решила задачу, он начал «гонять меня» по всему курсу, задавал трудные вопросы. Это продолжалось долго. Я недоумевала: либо ему велели провалить эту ссыльную женщину из деревни, либо он подозревал, что на вопросы билета я ответила по шпаргалке. В финале я победила в поединке с ним и получила пятерку.