Флэшмен под каблуком - Джордж Макдональд Фрейзер

При столь радужной перспективе все оживились, и Стюарт говорит:

– А помните Серибас в прошлом году, когда они перегородили реку боном позади нас? Ей-богу, вот это было дельце! Нашим ибанам пришлось снимать их с деревьев сумпитанами!

– А как Бастера Андерсона подстрелили в ногу, когда он брал на абордаж тот банконг – ну, который тонул! – восклицает Уэйд. – Бастер плывет к нему: пираты с одной стороны, крокодилы – с другой. Потом выбирается на берег, залепляет рану грязью и кричит: «Кто-нибудь видел мой кисет? Там на нем мои инициалы!»

Все снова расхохотались, говоря, что Бастер был редким сорвиголовой, и Уйэд стал дальше рассказывать про то, как тот ринулся в свалку, разыскивая свой кисет.

– Самое интересное, – добавляет Уэйд, – что Бастер не курил!

Все, разумеется, так и покатывались, а Кеппел поинтересовался, где теперь Бастер.

– Увы, – говорит Брук. – Мы потеряли его при Мурду. В той самой переделке, где я заполучил вот это, – он указал на шрам, – и пулю в бицепс. Один баланьини прыгнул на него, когда Бастер взбирался к ним на борт по якорному канату. Пистолет Бастера дал осечку – такого неряхи в обращении с огнестрельным оружием днем с огнем не найдешь, – и баланьини почти начисто снес нашему драгоценному другу голову своим парангом. Скверное дельце.

Все закачали головами, соглашаясь, но тут же взбодрились вновь, стоило кому-то припомнить, как Джек Пенти покончил с тем баланьини отличным ударом на обратном замахе, после чего беседа зашла о таких же милых историях, случившихся с друзьями или врагами – большая часть которых закончила свои дни при самых прискорбных обстоятельствах. Разговор – самое то для возбуждения аппетита перед завтраком, но, как сказал мне потом Брук, они просто хотели поднять мне настроение.

– Простите им их легкомыслие, – сказал он, – у них были добрые намерения. Чарли Уйэд заметил, что вы совсем упали духом, переживая за жену, и попытался отвлечь вас от мрачных мыслей болтовней про прошлые битвы и ожидающие нас храбрые подвиги. Еще бы: стоит боевому коню заслышать горн, он перестает думать обо всем прочем, не так ли? Вам нужно только направить свои мысли на то, что предстоит сделать, – а я-то знаю, как вы рветесь в бой, – и все будет в порядке.

Он пробормотал еще что-то про то, что сердце мое достаточно нежно, чтобы страдать, но и достаточно прочно, чтобы выдержать испытания, и поспешил наверх, убедиться, все ли идет как надо.

К этому времени я готов уже был дать деру, но вот беда – на корабле бегать можно только кругами. Ясно дело, неподалеку был берег, но если хочешь добраться до него, тебе предстоит иметь дело с крокодилами, которыми река, без сомнения, просто кишит, а затем очутиться в диких джунглях, полных охотников за головами. И чем дальше, тем этот душный, жаркий день обещал стать все хуже: река петляла, постепенно сужаясь, пока от обоих берегов нас стало отделять не более сотни ярдов мутной воды, а плотная стена зарослей грозяще нависала над нами. Стоило птице прокричать где-нибудь в кустарнике, как со мной уже начинался припадок; москиты докучали ужасно, и их нескончаемый писк сливался с монотонным гулом машины «Флегетона» и ритмичным плеском весел прао.

Хуже всего был смрад: чем выше мы поднимались, чем ближе подступали к нам джунгли, тем невыносимее делался гнилостный, мускусный, затхлый воздух, насыщенный испарениями. Он порождал в уме картины трупов, гниющих в бездонных болотах. Стоило мне взглянуть на эту враждебную зеленую стену и живо представить прячущиеся в ее тени злобные лица и иные рыскающие ужасы, как с меня потоками струился холодный пот.

Если день был плох, то ночь оказалась в сто раз хуже. Темнота застала нас еще в нескольких милях от Патусана, и вместе с ней опустился туман. Пока мы крутились на якоре, встав посередине реки, не видно было ни зги: только белесые призрачные полосы, мерцающие в сгущающейся тьме. Машина была остановлена, и до нашего слуха долетало журчание воды, которое перекрывал дь-ский хор криков и визгов, звучащих во мраке – джунгли были мне в новинку, и я даже не представлял, какую жуткую какофонию можно услышать там ночью. Я простоял на палубе минут десять и за это время засек по меньшей мере полдюжины увешанных черепами прао, крадущихся из черной мглы – чтобы минуту спустя самим обратиться в тень. Затем я решил, что лучше будет спуститься вниз, и нырнул в раскаленные железные недра; разыскал свободный уголок в машинном отделении, где и свернулся калачиком, сжимая свой кольт и прислушиваясь к зловещему шепоту собравшихся по другую сторону полудюймовой переборки охотников за головами.

И каких-нибудь десять дней назад я прохлаждался в сингапурском ресторане, ублажая себя лучшими винами и яствами и пожирая похотливым взором мадам Саббу! И вот теперь, благодаря распутству Элспет, заглядываю в глаза самой смерти, если даже не хуже. «Если выберусь отсюда, – думаю, – разведусь с этой шлюхой, чтоб мне лопнуть!» С моей стороны, глупостью было уже жениться на ней… Тут я, видимо, задремал, потому как увидел ее на залитом солнцем лугу у реки: золотистые пряди стелются по траве, щечки раскраснелись от нашей пылкой первой встречи, губы улыбаются. Это прекрасное белое тело… И тут, подобно черному облаку, во мне вспыхивает воспоминание об ужасной судьбе тех пленниц из Линга. А ведь Элспет в руках тех же жестоких дикарей! В этот самый момент какой-нибудь грязный скот терзает ее, причиняя невыносимые страдания… Я очнулся, задыхаясь и обливаясь холодным потом.

– Они не коснутся тебя, старушка! – прохрипел я в темноте. – Нет, я не позволю! Я…

А что мог я сделать? Ринуться, как Бесстрашный Дик[87], ей на выручку, не взирая на упырей, которых видел на пиратском прао? У меня не хватит мужества – я даже вероятности такой не рассматривал, ибо, скажу вам, преимущество быть трусом до мозга костей, вроде меня, состоит в том, что принимаешь себя как данность и не терзаешься ни малейшими угрызениями совести. Это действует, и ни разу не упрекнул я себя в гибели Хадсона, Икбала или еще какого-нибудь благородного героя, смерть которого послужила мне ступенькой на пути к безопасности. Но Элспет… И в этой грязной кочегарке передо мной встал ужасный вопрос: если бы речь шла о моей или ее шкуре – я бы тогда тоже поджал хвост? Ответа я не знал, но мог догадываться, если судить по послужному списку, и на миг альтернатива смерти показалась мне горше ее самой. В голову даже закралась мысль: не достиг ли я предела своего малодушия? Идея оказалась так ужасна, что, зажатый между ней и поджидающими меня впереди опасностями, я зашептал слова молитвы: «О, Боже милостивый, прости мне все ужасные грехи, мною совершенные, и те, что я обязательно совершу, если выберусь из этого ужаса. А лучше просто не обращай на них внимания, Отец наш Небесный, но обрати милость Твою на Элспет и на меня и сохрани нас обоих; если же придется выбирать кого-то из нас, то Х-ста ради, не предоставляй решать мне самому. И какова бы ни была воля Твоя, пусть не буду я страдать и мучиться: если смерть моя спасет ее, устрой все так, чтобы я погиб быстро и не догадывался об этом… Нет, постой-ка: забери лучше Брука – этот у-док давно мечтает о героической кончине и грезит о венце мученика, да и в компании Твоих святых будет куда как уместен. Только сохрани Элспет… И меня тоже, поскольку какой прок мне в ее спасении, если я окажусь мертвым…».