Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

он переживал обиду и обдумывал, в каких выражениях заявит протест, и мысль, что идея имеет свою тень, показалась ему особенно интересной. Никто, однако, не обратил на нее внимания, и слова потонули в общем гуле.

Наконец выбрали комиссию, которой поручили двигать дело вперед, и от Пентинкулмы в нее вошел Аксели. Собрание кончилось — и в зале поднялся шум. Каждый старался сказать о том, что осталось невысказанным в выступлениях. Маленькие деятели подходили к самым видным и объясняли: «Я хотел сказать, но как раз в тот момент не нашелся...» Особенно большая группа теснилась вокруг Хеллберга, сильного человека и народного депутата.

— Верно ты это сказал, в самую точку...

Вокруг Халме и Янне тоже собрались люди. Они говорили тревожно, приглушенными голосами:

— Это до добра не доведет... Я совсем не в том духе... Я всегда стоял на точке зрения чистого социал-демократизма... Да в такое время надо бы, наоборот, последние ружья у людей отобрать... как у лахтарей, так и у рабочих...

У выхода Янне и Аксели столкнулись лицом к лицу.

— Так. Ну что ж, бравый лейтенант Коскела...

Аксели пытался было усмехнуться, но гнев и возмущение захлестнули его.

— Не понимаю, что смешного ты в этом нашел?

Проталкиваясь через переднюю к выходу, они шли ощупью, пока глаза не привыкли к темноте. Во дворе люди снова собирались группами, продолжая разговаривать. Голос Янне прозвучал очень ясно и внятно:

— Некоторые даже на старости лет становятся забияками, боевыми петухами. Например, вон тот лихой полковник, который шагает с бравым майором Юлёстало.

Когда Аксели и Халме усаживались в бричку, стоявшую у церковной коновязи, к ним подошел Янне и опять стал ругать принятое решение. Аксели старался сдерживать себя в присутствии Халме, кроме того, с Янне его связывала старая дружба, да и родственные отношения. Но для хладнокровного Янне все это, видимо, не имело никакого значения.

Оставшись вдвоем с Халме, Аксели почувствовал еще большую неловкость. Он заботливо накрыл ноги Халме попоной.

— Ноги-то у вас все мерзнут?

— Временами. Да что уж об этом. Старое, немощное тело. Из праха создано и, видно, скоро в прах обратится.

Аксели умолк, но через мгновение попытался возразить, как бы не понимая истинного значения слов Халме.

— Зачем же? Вы еще не так стары. Если только не будете слишком перетруждать свое больное сердце.

— Сердце всего лишь орган. Необходимый, правда, для этой земной жизни, но вовсе ненужный для нашей истинной жизни там, во внечувственном мире.

Тут уж Аксели сказать было нечего, и молчание затянулось надолго. Его нарушало только погромыхивание брички да мерный цокот копыт. Приятен был свежий, пощипывающий морозец. Верхушки деревьев ясно различались на прозрачном, безоблачном небе, которое взметнулось ввысь, безлунное, усыпанное бесчисленными звездами.

— Правда, что у вас опять ожидается прибавление семейства?

— Да, вроде так.

— Вот что. Ну, поздравляю. Очень рад. Дети... Ребенок — это открытые возможности. Старик же — это, по большей части, упущенные возможности... Да... У огромного большинства дело обстоит именно так. Человеку дается искра духа... А что это там такое?

Впереди послышались голоса. Подъехав поближе, они узнали голос баронова войта, а затем сказанные тихо, с досадой слова Арво Теурю:

— Эх, Марттила... Ну, что же вы так…

Аксели прошептал на ухо Халме:

— Возвращаются с занятий шюцкора.

И действительно, это шюцкоровцы Пентинкулмы шли домой из села, где у них проводились ученья. Но баронов войт забрел в гости к знакомым, у которых оказался самогон, и теперь братья Теурю должны были тащить его домой. Марттила копошился на четвереньках в придорожной канаве и бормотал:

— Вы только, братцы, не нервничайте... Оставь ты, Теурю... Я сам поднимусь... Я еще сам куда хошь... Хоть ты, конечно, и командир группы, но я как-никак старше тебя.

Увидев бричку, Марттила обрадовался и заорал благим матом:

— Эй, кто там?.. Добрый вечер... Не подумайте чего плохого... Видите, мы тут песни распеваем:

По-о-лиция и ар-мия верные друзья,

Нам без чарочки никак нельзя...

Арво узнал проезжих и полез за войтом в канаву. Слышно было, как он чертыхался сквозь зубы, а потом Марттила взревел:

— Да отстань ты от меня, парень!.. А то я рассержусь. Терпеть не могу, когда меня толкают...

Когда они проехали мимо, Аксели сказал:

— Ну и надрался же Марттила... Он тоже к ним ходит, хотя сам ведь рабочий, как и другие.

— Ему по должности положено.

Всю остальную дорогу они говорили о самых разных вещах, только не о политике.

Но все же оба чувствовали какую-то скованность. На прощанье они, конечно, сказали друг другу обычные любезные слова, добавив, что приятно размять ноги после долгого сидения и немножко пройтись. Дальше Аксели поехал один. Он почувствовал облегчение, избавившись от осуждающей сдержанности мастера и от его давящего молчания.

VI

Забастовка вспыхнула прежде, чем успели организовать отряд Красной гвардии. А пока организовывали, она кончилась. По селу расхаживали красногвардейцы. На почте и на телефонной станции стояли часовые, правда, даже у них не было оружия. Дня через два после прекращения забастовки Юсси Коскела шел из села от сапожника, который чинил ему сапоги. Когда он проходил мимо пастората, его окликнул пастор:

— Зайдите, Коскела. У меня есть к вам дело.

Юсси повиновался, и пастор повел его в свою канцелярию. «Дело», за которым вызывают в канцелярию, было для Юсси, по старой памяти, довольно неприятным испытанием, и он с опаской вглядывался в пастора. При этом на лице Юсси появилось болезненное и страдальческое выражение. Лучше уж заранее приготовиться к худшему. Но когда в канцелярию пришла пасторша, Юсси понял, что дело касается его сыновей.

— Я имею в виду ваших младших сыновей. Поскольку Аксели уже совершенно ослеплен своим социализмом. Но мальчики, наверно, послушают вас. Они в глубине души порядочные ребята. Так что вы не пускайте их в эту компанию. Отовсюду приходят известия о зверских убийствах и грабежах. Имели место настолько ужасные случаи, что отказываешься верить...

Юсси что-то мычал и бормотал себе под нос. Когда пастор стал говорить о совершенных где-то убийствах, о том, что приходят с обысками, вторгаются в чужие дома, Юсси наконец сказал довольно резко:

— Да я, конечно, не знаю... Только наши ребята ни к кому не приставали.

— Разумеется, нет. Но именно поэтому и надо держаться подальше от этой кровавой гвардии.

Пастор говорил по-дружески,