Синева - Майя Лунде

нас, обо мне? А Сёнстебё – думал ли он о своем сыне, о Магнусе?

Или эти двое мужчин воображали, будто участвуют в войне, а на войне все дозволено, – неужели той ночью на горе они отправились на войну?

Я выдала папу, рассказала маме про них с Сёнстебё, и это стало началом конца, я взвалила на себя бремя вины, я виновата в собственном одиночестве, я сама его выбрала, я обречена на свободу, я не могу снять с себя ответственность. Но динамитные шашки к мосту прицепил он, они вдвоем, и это случилось раньше. Я была полной девочкой с чересчур громким голосом, я застряла в стеклянном шарике, и у меня не хватало сил выбраться оттуда.

Ты ничего не знал, Магнус, о мосте и о той ночи, которая свела нас с тобой. Я была одна, а ты стал перерывом в моем одиночестве, однако все, возможно, повернулось бы иначе, если бы наши отцы не взорвали мост. Возможно, перерыв был бы дольше.

Или, возможно, мы вообще не сошлись бы. И я жила бы без перерыва, без тех лет, что были у нас с тобой.

Была бы я без них?

Была бы я без Магнуса?

Хватит.

Хватит, Сигне.

Я нагнала в рот слюны.

Надо поднять парус, я опять хватаюсь за шкот, наклоняюсь и тяну, но случайно задеваю коленом о скамью в рубке, лучи боли устремляются от колена к ступням, к бедрам, по всему телу, я всхлипываю, боль усиливается, и мне приходится думать лишь о боли. Какое-то время мне надо думать только о ней.

Давид

Запах гари мы учуяли задолго до того, как подошли к воротам лагеря.

Сильный. И знакомый. Едкий запах пожара. Он все время там был.

Запах дыма накрыл меня и проник внутрь. В горле першило, глаза слезились, грудь сдавило.

Маргерита бросилась бежать. Я схватил Лу за руку и тоже побежал.

По лагерю метались его обитатели – спасали пожитки или бежали в сторону пожара в надежде помочь.

Калеб показал на пламя.

– Помывочные горят, – сказал он, – кто-то их поджег. Наверняка это мрази с севера, их рук дело, уверен.

– Это женские душевые? – спросила Лу. – Папа, женские душевые горят?

Мы подбежали ближе. Первыми бежали Кристиан, Калеб и Мартин, за ними – мы с Лу, позади – Маргерита. Мы остановились, лишь когда жар обжег кожу.

Горели по-прежнему лишь бараки, и смотрелось все не особо страшно. Такой пожар победить несложно.

– О нет, деревья, – сказал Кристиан.

Деревья, тенистые деревья, помогающие сберечь прохладу, были в опасности. Ветки нависали над бараками. Если пламя перекинется на деревья, пиши пропало. Нам не останется иного выхода, кроме как уйти отсюда. Бежать, как мы бежали из Аржелеса.

Люди таскали наполовину наполненные водой ведра. Некоторые подтянули к баракам шланги. Тоненькие струйки воды падали в огонь и испарялись.

– Вода, – тихо проговорила Маргерита, – они всю воду потратят.

Она была права. Пожар выпьет последнюю оставшуюся в лагере воду.

Пламя переползло на древесину, поползло по ней и исчезло в толстом хвосте черного дыма.

Мартин, Кристиан и Калеб уже бросились на помощь и теперь тащили пластмассовую канистру, где плескалось несколько литров воды.

– Это для шлангов! – крикнул Калеб.

Мимо нас пробежало еще несколько человек, кто-то задел меня плечом, и я чуть не потерял равновесие.

Лу потянула меня за футболку.

– Папа? Надо помочь! Надо потушить пожар!

Но тут она что-то заметила.

– Франсис.

Она подошла поближе.

– Он уже тушит!

Огонь светил ему прямо в лицо.

Выпрямившись, Франсис сжимал в руках шланг. Перед нами был не старик, а мужчина.

Он подходил все ближе, набрасывался на пламя, шел в первом ряду. Он отдавал приказы, а остальные их выполняли. Он тоже горел.

Франсис кричал, чтобы пространство вокруг бараков освободили, чтобы пищи для огня не осталось.

Калеб с Кристианом принялись убирать палатку, а Мартин тоже взялся за шланг.

Я прошел вперед, оставив Маргериту с Лу. Маргерита стояла, положив руку на плечо Лу. Присматривала за ней.

Я должен помочь, думал я, тоже должен что-то сделать. Но никакого подходящего занятия не придумал. Всю работу уже распределили. Делать мне было нечего.

Головокружение. Запах дыма. Жар огня. Усыпавший землю пепел. Звуки пожара – треск, хруст и грохот.

У меня только хватало сил не шелохнуться.

И тут кто-то закричал, и крик этот заглушил все остальные звуки:

– Ребенок! Нет!

Сперва я не понял, почему они кричат. Но потом увидел Лу – ее футболка маячила возле охваченного пламенем барака. А следом за Лу тянулся шланг, Лу тащила в горящий барак зеленый шланг.

Она скрылась внутри.

Я слышал лишь собственное дыхание, хрип, чувствовал, как дым заполняет легкие, как сдавливает грудь.

Лу в огне. Анна в огне. Лицо Огюста в горячих языках пламени.

Не болезни суждено отнять у меня Лу. Не жажде. А пожару. Пожар отнимет у меня и ее.

Весь мой мир сгорит.

И сделать я ничего не могу.

– Давид! – Маргерита с силой хлопнула меня по руке, но я словно окаменел.

– Давид!

Она сама бросилась в огонь. Я опомнился. И побежал за ней.

Но Франсис нас опередил. Он оказался быстрее. С легкостью перепрыгнув через упавший на землю кусок стены, побежал вдоль шланга и исчез там, где маячила футболка Лу.

Время остановилось. Время рвануло вперед.

Я просто стоял на месте.

И наконец из барака показался Франсис.

Я и не подозревал, что он способен так быстро двигаться. Лу сидела у него на спине. Лица ее я не увидел – она его прятала. Спина Франсиса стала для Лу щитом.

Он бежал к пламени, отделявшему их от нас. Бежал прямо в огонь. Защищал ее своим телом. Спасал мою дочку.

В ту же секунду пламя охватило барак у них за спиной. Вскоре от него ничего не останется.

Но на пламя я больше не смотрел – только на обмякшую у меня на руках Лу.

Я отнес ее к запертому медпункту. Кто-то взломал замок: у тех, кто тушил пожар, руки в ожогах, и первая помощь требовалась многим. Но ни врачей, ни медсестер в медпункте не было.

Зато люди помогали друг другу. Приносили пластырь, бинты, обезболивающие.

Лу была здесь единственным ребенком, поэтому нас с ней пропустили вперед. Детей по-прежнему пропускали вперед. Хоть что-то действовало так, как надо.

Мартин заклеил и забинтовал оставленные пожаром отметины, все до единой. Работал он ловко – похоже, такое было ему не впервой.

Про Франсиса Лу не спрашивала. Наверное, уже поняла, что происходит. Франсис лежит