Мария Стюарт - Стефан Цвейг

В два часа ночи от грома содрогнулась земля. Страшный взрыв, «будто выпалилииз двадцати пяти пушек», сотряс воздух. И сразу же стало видно, как со стороныКерк о’Филда побежали сломя голову какие-то подозрительные фигуры: что-тоужасное, должно быть, стряслось в уединенном домике у короля. Весь город,объятый страхом и волнением, проснулся и уже на ногах. Распахиваются городскиеворота, и в Холируд устремляются гонцы с ужасной вестью, что одинокий домик вКерк о’Филде с королем и его челядью взлетел на воздух. Босуэла, пировавшего насвадьбе – очевидно, чтобы обеспечить себе алиби, меж тем как его молодцыготовили взрыв, – сонного поднимают с постели, вернее, он делает вид, будтокрепко спал. Он второпях одевается и вместе с вооруженной стражей спешит наместо преступления. Трупы Дарнлея и слуги, спавшего в его комнате, находят всаду, в одних рубашках. Дом полностью разрушен пороховым взрывом. Установлениемэтого, весьма для него, по-видимому, неожиданного и прискорбного факта Босуэл иограничивается. Так как существо дела известно ему лучше, чем кому-либо, он недает себе труда расследовать, что здесь произошло. Он приказывает подобратьтрупы и уже через каких-нибудь полчаса возвращается в замок. И здесь он можетдоложить ничего не подозревающей королеве, так же, как и он, разбуженной средикрепкого сна, один только голый факт: ее супруг, Генрих, король Шотландский,убит неведомыми злодеями, скрывшимися неведомо куда.

Страсть способна на многое. Она может пробудить в человеке небывалую,сверхчеловеческую энергию. Она может своим неослабным давлением выжать даже изуравновешенной души поистине титанические силы и, ломая все нормы и формыузаконенной нравственности, отважиться и на преступление. Но так же неотъемлемодля нее другое: после стихийного взрыва пароксизм страсти, как бы истощив себя,никнет, спадает. И этим, по существу, отличается преступник по страсти,действующий в состоянии аффекта, от подлинного, прирожденного, закоренелогопреступника. У случайного преступника, преступника по страсти, обычно хватаетсил лишь на самое деяние, и очень редко на его последствия. Действуя по первомупобуждению, слепо устремленный на задуманное, он все свои душевные силы отдаетодной-единственной цели; но едва она достигнута, едва деяние совершено, как всяего энергия словно отливает, уходит решимость, изменяет разум, отказываетмудрость, и это в то самое время, как трезвый, расчетливый преступник вступаетсо следователями и судьями в изворотливый поединок. Не для самого деяния, какмы видим у преступника по страсти, а для последующей самозащиты приберегает онмаксимум своих душевных сил.

Марии Стюарт – и это не умаляет, а возвышает ее в глазах потомства – нехватило мужества для той преступной ситуации, в которую поставила еезависимость от Босуэла, ибо если она и сделалась преступницей, то лишь побезрассудству страсти, не своей, а чужой волею. В свое время у нее недосталосил предотвратить катастрофу, а теперь, когда дело сделано, она и вовсерастерялась. Ей остается одно из двух: или решительно, с чувством омерзенияпорвать с Босуэлом, который, в сущности, зашел дальше, чем она внутреннедопускала, отмежеваться от его деяния, или же, наоборот, помочь ему заместиследы, а следовательно, лицемерить, надеть личину страдания, чтобы отвестиподозрение от него и от себя. Но вместо этого Мария Стюарт делает самоебезрассудное, самое нелепое, что только можно сделать в ее положении, – то естьровно ничего. Она остается нема и недвижима и этой полной растерянностью выдаетсебя с головой. Как заводная игрушка, автоматически выполняющая несколькопредписанных движений, она в каком-то трансе покорности подчинилась всемприказаниям Босуэла: поехала в Глазго, успокоила Дарнлея и завлекла его обратнодомой. Но завод кончился, и механизм бездействует. Именно сейчас, когда ей надоразыграть безутешную скорбь и потрясти патетической игрой весь мир, чтобы онбезоговорочно поверил в ее невиновность, именно сейчас она устало роняет маску;какое-то окаменение чувств, жестокий душевный столбняк, какое-то необъяснимоеравнодушие находит на нее; безвольная, она и не пытается защищаться, когда надней дамокловым мечом нависает подозрение.

Этот странный душевный столбняк, поражающий человека в минуты опасности исловно замораживающий его, обрекая на полное бездействие и безучастие в минуты,когда ему особенно необходимы притворство, самозащита и внутренняя собранность,сам по себе не представляет ничего необычного. Подобное окаменение души – лишьестественная реакция на чрезмерное напряжение, коварная месть природы тому, ктонарушает ее границы. У Наполеона в канун Ватерлоо исчезает вея его дьявольскаясила воли; молча, как истукан, сидит он и не отдает распоряжений, хотя именносейчас, в минуту катастрофы, они особенно необходимы; куда-то внезапно утеклиего силы, как утекает вино из продырявленной бочки. Подобное же оцепенениенаходит на Оскара Уайльда перед арестом; друзья вовремя предупредили его, унего довольно времени и денег, он может сесть в поезд и бежать через Ла-Манш.Но и на него нашел столбняк, он сидит у себя в номере и ждет – ждет неизвестночего – то ли чуда, то ли гибели. Только подобные аналогии – а история знает ихтысячи – помогают нам уяснить поведение Марии Стюарт, ее нелепое,бессмысленное, предательски пассивное поведение тех недель, которое,собственно, и навлекло на нее подозрение. До самой катастрофы ничто неуказывало на ее договоренность с Босуэлом, ее поездка к Дарнлею могла и вправдуозначать попытку примирения. Но после смерти Дарнлея его вдова сразу жеоказывается в фокусе общего внимания, и теперь либо ее невиновность должна совсей очевидностью открыться миру, либо притворство должно поистине статьгениальным. Но судорожное отвращение к притворству и лжи, видимо, владеетнесчастной. Вместо того чтобы рассеять законное подозрение, она полнымбезучастием еще усугубляет свою вину в глазах мира, представляясь болеевиновной, чем даже, возможно, была. Подобно самоубийце, бросающемуся в бездну,закрывает она глаза, чтобы ничего не видеть, ничего не чувствовать, она словножаждет погрузиться в небытие, где нет места мучительному раздумью и сомнению, атолько конец, гибель. Вряд ли история криминалистики когда-либо являла мирудругой такой патологически законченный образец преступника по страсти, которыйв своем деянии истощает все силы и гибнет. Quos Deus perdere vult… Кого богизамыслили погубить, у того они отнимают разум.

Ибо как повела бы себя невинная, честная, любящая жена-королева, когда быпосланный принес ей среди ночи ужасную весть, что супруг ее только что убитневедомыми злодеями? Она вскочила бы, точно ужаленная, как если б крыша пылалау нее над головой. Она кричала бы, бесновалась, требовала бы, чтобы виновныхтотчас схватили. Она бросила бы в тюрьму всякого, на кого пала хоть теньподозрения. Она воззвала бы к сочувствию народа, она просила бы чужеземныхгосударей задерживать на своих рубежах всех беглых из ее страны. Так же какпосле кончины Франциска II, заперлась бы она в своей опочивальне и, не выходяни днем, ни ночью, изгнала бы на долгие недели и месяцы всякое помышление омирских радостях, развлечениях и веселье в кругу друзей, а главное, не знала быни отдыха, ни покоя, пока не был бы схвачен и казнен каждый соучастникзлодеяния, каждый виновный в преступном укрывательстве.