Мария Стюарт - Стефан Цвейг

Письмо от 24 февраля 1567 года замечательно еще и тем, что это поистинеписьмо Елизаветы, письмо женщины, письмо человека. «Madame, – восклицает она всвоем прочувствованном послании, – я так встревожена, подавлена, так ошеломленаужасным сообщением о гнусном убийстве Вашего покойного супруга, а моегобезвременно погибшего кузена, что еще не в силах писать об этом; но как нипобуждают меня мои чувства оплакать смерть столь близкого родича, скажу посовести: больше, чем о нем, скорблю я о Вас. О Madame, я не выполнила бы долгаВашей преданной кузины и верного друга, когда бы постаралась сказать Вам нечтоприятное, вместо того чтобы стать на стражу Вашей чести; а потому не станутаить слухов, какие повсюду о Вас распространяют, будто Вы расследование деланамерены вести спустя рукава и остерегаетесь взять под стражу тех, кому обязаныэтой услугой, давая повод думать, что убийцы действовали с Вашего согласия.Поверьте, ни за какие богатства мира не вскормила бы я в своем сердце мыслистоль чудовищной. Никогда бы я не приютила в нем гостя столь зловещего,никогда бы не решилась так дурно помыслить о государыне, особливо же о той,которой желаю всего наилучшего, что только может подсказать мне сердце или чегосами Вы себе желаете. А потому призываю Вас, заклинаю и молю: послушайтесьмоего совета, не бойтесь задеть и того, кто Вам всех ближе, раз он виновен, ипусть никакие уговоры не воспрепятствуют Вам показать всему миру, что Вы такаяже благородная государыня, как и добропорядочная женщина».

Более честного и человечного письма эта лицемерка, пожалуй, никогда неписала; выстрелом из пистолета должно было оно прозвучать в ушах оглушеннойженщины и наконец пробудить ее к действительности. Снова ей перстом указуют наБосуэла, снова неопровержимо убеждают, что малейшее снисхождение обличит еесамое как соучастницу. Но состояние Марии Стюарт в эти недели – приходится ещеи еще раз подчеркнуть это – состояние полной порабощенности. Она так«shamefully enamoured», постыдно влюблена в Босуэла, что, как доносит в Лондонеодин из соглядатаев Елизаветы, «по ее же словам, готова все бросить и в однойсорочке последовать за ним на край света». Она глуха к увещаниям, ее разум ужене волен над бурлением крови. И поскольку сама она себя забывает, ей кажется,что и мир забудет ее и ее деяние.

Некоторое время – весь март месяц – пассивность Марии Стюарт как будто бысебя оправдывает. Вся Шотландия молчит, ее вершители суда как бы ослепли иоглохли, а Босуэл – поистине беспримерный случай – при всем желании бессиленнайти «неведомых злодеев», хотя в каждом доме и на каждом перекрестке горожанешепотом сообщают друг другу их имена. Все знают и называют их, и никто нерискует ценою собственной жизни добиваться обещанной награды. Но вот раздаетсяголос. Отцу убитого, графу Леноксу, одному из влиятельнейших вельмож в стране,нельзя же отказать в ответе, когда он справедливо ропщет, что по истечениистольких дней никаких серьезных мер не принято для поимки и наказания убийц егосына. Мария Стюарт, которая делит ложе с убийцей и чьей рукой водит укрывательМэйтленд, отвечает, разумеется, уклончиво; она, конечно, сделает все от неезависящее и поручит расследование парламенту. Но Ленокс прекрасно знает ценутакому ответу и повторяет свое требование. Пусть для начала, заявляет он,арестуют тех, чьи имена были названы в афишках, расклеенных по всему Эдинбургу.На требование, так ясно сформулированное, ответить уже труднее. Мария Стюартснова увиливает; она охотно бы так и сделала, но в афишках указывались стольмногие и столь различные имена, никак друг с другом не связанные, – пустьЛенокс сам скажет, на кого он держит подозрение. Очевидно, она надеется, что изстраха перед всемогущим диктатором, учредившим в стране террор, Ленокс нерешится произнести опасное имя Босуэла. Но Ленокс тем временем заручилсяподдержкой и укрепился духом: он снесся с Елизаветой и поставил себя под еезащиту. Ясно и недвусмысленно, недрогнувшей рукой выписывает он, к всеобщемузамешательству, имена всех тех, против кого требует учредить следствие. Первымв списке стоит Босуэл, за ним Балфур, Дэйвид Чармерс и кое-кто помельче излюдей Марии Стюарт и Босуэла – господа давно постарались сплавить их заграницу, чтобы они на дыбе не сболтнули лишнего. И тут обескураженной МарииСтюарт наконец становится ясно, что играть комедию, вести следствие «спустярукава» ей больше не удастся. За упорством Ленокса он угадывает Елизавету совсей присущей ей энергией и авторитетом. Тем временем и Екатерина Медичи ввесьма резком тоне уведомляет Марию Стюарт, что отныне считает ее обесчещенной(dishonoured) и что Шотландии нечего рассчитывать на дружбу Франции, доколеубийство не будет искуплено добросовестным и беспристрастным судебнымследствием. Единственное, что остается Марии Стюарт, – это круто повернуть изаменить комедию «тщетных» розысков другой комедией – гласногосудопроизводства. Она вынуждена дать согласие на то, чтобы Джеймс Босуэл –мелкими людишками можно будет заняться позднее – предстал перед судом дворян.28 марта граф Ленокс получает официальное приглашение в Эдинбург с тем, чтобы12 апреля он предъявил Босуэлу свои обвинения.

Однако Босуэл не из тех, кто в покаянной одежде, смиренно и робко спешитпредстать перед судьями. И если он не отказывается явиться на вызов, то лишьпотому, что намерен всеми средствами добиваться не осуждения, а оправдательногоприговора – cleansing. Энергично берется он за приготовления. В первую очередьон побуждает королеву передать под его команду все крепости страны. Всеналичное оружие и боевые припасы теперь в его непосредственном ведении. Онзнает: сильный всегда прав; к тому же он созвал в Эдинбург всю банду своихborderers и снарядил их словно для битвы. Не ведая стыда и сраму, с присущейему бесцеремонностью и цинизмом этот повадливый на все дурное человекустанавливает в Эдинбурге самый настоящий режим террора. «Дайте мне толькодознаться, – заявляет он во всеуслышание, – чьи людишки разбросали по городуподметные грамоты, и я омою руки в их крови», – серьезнейшее предупреждениеЛеноксу. Он так и ходит, держа руку на кинжале, и точно так же, угрожаякинжалами, шатаются по городу его люди, недвусмысленно заявляя, что они непозволят, чтобы предводителя их клана, словно преступника, таскали по судам.Пусть только Ленокс посмеет сунуться сюда и оговорить его! Пусть только судьипопробуют осудить его, диктатора Шотландии!

Эти приготовления так афишируются, что у Ленокса не остается сомнений насчеттого, что его ждет. Никто не возбраняет ему приехать в Эдинбург и предъявитьБосуэлу свои обвинения, но уж после этого Босуэл не выпустит его из городаживым. И снова обращается он к своей заступнице Елизавете, и та без колебанийшлет Марии Стюарт весьма энергичное письмо, предупреждая ее, пока не поздно, немирволить столь явному беззаконию, дабы не навлечь на себя подозрения всоучастии.

«Madame, я не позволила б себе беспокоить Вас этим письмом, – пишет она вкрайнем раздражении, – когда б меня не приневолила к тому заповедь,предписывающая нам возлюбить ближнего, не приневолили слезные просьбынесчастных. Мне известно, Madame, Ваше распоряжение, коим разбирательство поделу лиц, подозреваемые в убийстве Вашего супруга, а моего почившего кузена,назначено на 12-е сего месяца. Чрезвычайно важно, чтобы событию этому непомешали тайные козни и коварные происки, что вполне возможно. Отец и друзьяпокойного смиренно молят меня воззвать к Вам, чтобы Вы отложили судебноеразбирательство, так как известно стало, что некие бессовестные люди стараютсясилою добиться того, чего им не удается достичь честным путем. Поэтому я ивынуждена вмешаться, как из любви к Вам, которой это касается ближе всего, таки для успокоения тех, кто неповинен в столь неслыханных злодеяниях, ибо дажеесли б Вы не ведали за собой вины, одного такого попустительства было быдостаточно, чтобы Вас лишили королевского сана и отдали на поругание черни. Ночем быть подвергнутой такому бесчестию, я бы пожелала Вам честно умереть».