Он сказал / Она сказала - Эрин Келли

– Ты с ума сошла?

– Мамочка…

Он знал меня слишком хорошо и сумел разгадать мои мысли. Он резко оттолкнул меня и подскочил к двери, чтобы захлопнуть. Раздался ужасный крик – дверная ручка была раскалена. Не хочу услышать такое снова. У него сорвался голос, он перевел дыхание и правой рукой толкнул меня к пожарной лестнице. Металлические перекладины были окутаны дымом и раскалились. Кит подтолкнул меня к крыше. Мы забрались наверх – босые, полуодетые – и вскарабкались по черепице. И посмотрели друг на друга, пытаясь вообразить, что творится под нами.

«Прости», – хотелось мне прошептать, но голос пропал. На других этажах, похоже, все было спокойно, языки пламени рвались только с нашего балкона. На тротуаре внизу толпились люди в халатах и пижамах. Кто-то крикнул:

– Все в порядке, они на крыше!

Затем громче:

– Пожарные уже едут!

Мы не могли ответить – нам едва хватало сил дышать. Пахло жареным мясом. Я удивилась: неужели кто-то готовит в такой час, все рестораны давно закрыты. Однако, взглянув на Кита, я поняла, что запах шел от его левой ладони.

Район заполнили машины с синими мигалками. Пожарные сдвигали лестницы, скручивали шланги. Мы с Китом сидели у «Скорой помощи» с кислородными масками, на плечи нам набросили одеяла. Один из медиков занимался ладонью Кита, другой звонил в больницу. Во всем виновата я. Рисковала жизнью из-за фотографии.

– Владельцу дома придется отвечать, – сказал какой-то пожарный, стягивая каску. По закопченному лицу текли струйки пота. – Сто процентов, проводка замкнула. Что там еще может загореться, на лестничной клетке? Небось, лет шестьдесят не меняли.

– Сильный ожог, – покачал головой медик, накладывая Киту на ладонь повязку; тот тихо поскуливал от боли. На его бледном восковом лбу выступили крупные капли. Слышно было, как Кит скрипит зубами, пытаясь не кричать.

– Видимо, ухватились за эту ручку как следует… Хотя, с другой стороны, если бы не ухватились, поджарились бы заживо.

К нам подошел другой пожарный.

– Мы нашли, из-за чего начался пожар. – Он вытянул ладонь в перчатке, на которой лежал крошечный розовый диск. Я тут же узнала свечу «Кровь розы» – точнее, то, что от нее осталось. Она до сих пор источала аромат.

– Будь моя воля, я бы такие свечи запретил! Хуже непотушенных окурков. Столько пожаров из-за них! – Пожарный наклонился к нам, словно мы были провинившимися детьми. – Серьезно, кто из вас додумался зажечь свечу на лестничной площадке?

– Зачем ты…

– Ты что, с ума сошла…

Начали одновременно мы с Китом, замерев на полуслове.

– Я не зажигал.

– Я тоже.

В звенящей тишине к нам обоим пришла та же мысль. Кроме Лин и Мак, лишь один человек знал, где мы живем, знал, где хранятся свечи. Знала. Я вспомнила странную тревогу, охватившую меня, когда я оставляла Бесс в нашей квартире. У нее было восемь часов на то, чтобы сделать запасной ключ.

С самого начала она решила держать все под контролем.

Пожарный изменился в лице.

– То есть это не вы? Точно?

– Точно! – откликнулись мы хором.

Он кивнул, будто отвечая самому себе на невысказанный вопрос.

– Дело серьезное. Потребуется экспертиза, чтобы найти следы проникновения. Над кафе по соседству висят камеры, может, на них что-то есть. Вам нужно написать заявление в полицию… Ждите здесь, – как будто у нас был выбор, – а я позвоню коллегам.

Он ушел. Мы сидели в оцепенении, глядя, как пожарные снуют вокруг дымящегося дома.

Я наконец поняла, как далеко завела меня наивность, – соврала в суде под присягой, рисковала отношениями с Китом, даже жизнью. Вздохнув глубоко, насколько позволили обожженные легкие, я сказала ему:

– Да, это не поджог, а покушение на убийство.

ЛОРА

28 сентября 2000-го

Спустя неделю после пожара я нарезала круги по Клэпхем-Коммон за рулем старого фургончика Лин в поисках парковки. Кит сидел рядом; его ладонь до сих пор была перебинтована. С третьей попытки я обнаружила свободный клочок прямо рядом с квартирой и сумела припарковаться, не стесав краску на соседних машинах. Затем мы скормили аппарату монет, обеспечивших нам два часа времени.

– Я как будто жду, что она сидит на пороге, – сказала я, отперев дверь.

Полиция не арестовала Бесс. Ее допросили, но оснований привлечь к суду не нашлось. Свидетелей не было; выяснилось, что камеры на кафе – всего лишь муляж. Пожарные выломали дверь, чтобы добраться до источника огня, так что следов проникновения не осталось. Я покорно вынесла гнев Кита – «да как ты могла оставить незнакомого человека у нас дома!», рассказав ему о том, что Бесс могла сделать запасной ключ, однако никто из слесарей по соседству копию с ключа не делал. Следы ДНК Бесс были по всему дому, она ведь постоянно у нас гостила. Ей не могли запретить нас преследовать. Бездонный колодец моего сочувствия пересох.

Она не сидела на пороге. Та же дверь, только новый замок. Под дверью – пустая картонная коробка и лужица засохшей рвоты. Почерневшее заколоченное окно кухни напомнило о разыгравшейся драме. Меня волной накрыла усталость. Кофеин и напряжение вдруг отпустили в один момент. Я не спала ни единой ночи после пожара, не из-за страха – было еще слишком рано, – из-за мыслей о том, что нам теперь делать. Просчеты возможных вариантов занимали долгие часы. Я лежала без сна на разложенном диване в свободной комнате в доме Адель и думала, что завтра все сделаю, но дни были наполнены визитами в больницу, поиском квартиры и долгими телефонными разговорами с представителями страховой компании и хозяином.

Первым делом почти сразу же, как вышел из больницы, Кит уладил вопрос с почтой – все письма приходили на адрес Адель. Я следовала прежнему ежеутреннему ритуалу – проверяла ее коврик под дверью.

Здесь в Клэпхеме скопились обычные рекламные листовки. На лестнице воняло гарью, стены покрывал толстый слой копоти. Ковер до сих пор не высох, на нем стояли лужи грязной воды. Прогорела стена между квартирой и лестницей с древними бумажными обоями и краской под ними. В гостиной тоже все сгорело или оплавилось: телевизор, фотоаппарат, ноутбук Кита. Пропала всего лишь недельная работа, остальные файлы он переносил на рабочий компьютер. Наверное, они до сих пор терпеливо ждут своей участи на старом жестком диске. (Ему дали больничный, а я предложила его продлить: Бесс не знала, где моя новая работа, зато университет Кита был ей прекрасно известен. Когда я расклеилась, больничный Кита растянулся на длинный отпуск по уходу за членом семьи. Я поддерживала его решение не возвращаться. Теоретически он еще мог вернуться и завершить работу над докторской, но я научилась об этом не напоминать.)