Роза Марена - Стивен Кинг

правильности основного постулата моего неудачного брака, окотором муж ни разу не говорил вслух, потому что в этом не было нужды: егоотношение ко мне совершенно нормально, в нем нет ничего необычного. Дело не вболи; боль меня не страшит, я хорошо знакома с ней. Больше всего я боюсь, чтоэтот маленький прекрасный сон закончится. Знаешь, я видела слишком мало хорошихснов».

Она поняла, что должна сказать ему, но секундой позже понялаи то, что не может произнести этих слов хотя бы потому, что слишком частослышала подобные фразы из уст киногероинь, в чьем исполнении они всегдасмахивали на вытье побитой собаки: «Не причиняй мне боли». Да, ей нужно сказатьтолько это, и ничего больше. «Не причиняй мне боли, пожалуйста. Если тысделаешь мне больно, лучшая часть меня умрет».

Но он ждал ответа. Ждал, что она вымолвит хоть что-нибудь.

Рози открыла рот, чтобы отказаться, чтобы сказать, чтообязана присутствовать на пикнике и на концерте, что, возможно, они съездят наозеро как-нибудь в другой раз. Но затем ее взгляд случайно упал на картину,висящую на стене рядом с окном. Она бы не мешкала ни секунды, подумала Рози;считала бы часы и минуты, оставшиеся до субботы, а потом, удобно устроившись заего спиной на железном коне, на протяжении всей поездки колотила бы егокулаками по спине и требовала, чтобы он ехал быстрее, быстрее. На миг онабуквально увидела ее, сидящую за Биллом, приподняв край мареновой тоги, чтобыудобнее было сжимать его обнаженными коленями.

Ее снова окатила горячая, в этот раз еще более мощная волна.И приятная.

— Хорошо, — проговорила она. — Согласна. При одном условии.

— Назовите его, — с готовностью откликнулся он, улыбаясь.

— Вы доставите меня в Эттингер-Пиер — пикник «Дочерей исестер» проводится там — и останетесь на концерт. Билеты покупаю я. В качествеответной любезности.

— Договорились, — мгновенно согласился он, — Могу я забратьвас в половине девятого, или это слишком рано? — Нет, нормально.

— Не забудьте натянуть куртку и даже, наверное, свитерпотеплее. На обратном пути днем мы затолкаем их в багажник, но утром будетдовольно, прохладно.

— Хорошо, — кивнула она, думая уже о том, что ей придетсяодолжить куртку и свитер у Пэм Хейверфорд, которая носила одежду почти одного сней размера. Весь гардероб Рози на этом этапе жизни состоял из единственнойлегкой куртки, и бюджет не выдержал бы новых приобретений, во всяком случае, вближайшее время.

— Тогда до встречи. И еще раз спасибо за сегодняшний вечер.

Он замешкался на мгновение, наверное, раздумывая, надо липоцеловать ее еще раз, затем просто взял руку и легонько сжал.

— Это вам спасибо.

Повернувшись, он быстро побежал вниз по лестнице, словномальчишка. Она невольно сравнила его бег с нормановской манерой двигаться —либо неторопливой уверенной походкой (с наклоненной головой, словно он шел натаран), либо с резкой, ошеломляющей скоростью, которую трудно было в немзаподозрить. Она смотрела на его вытянутую тень на стене, пока та не исчезла,затем вошла в комнату, закрыла дверь, заперев на оба замка, и прислонилась кней спиной, глядя на картину на противоположной стене.

Картина снова изменилась. Даже не видя с такого расстояния,она почти не сомневалась в этом.

Рози медленно пересекла комнату и остановилась передкартиной, слегка вытянув шею вперед и соединив руки за спиной, отчего сразустала похожей на часто появляющееся в «Нью-Йоркере» карикатурное изображениелюбителя искусств, разглядывающего экспонаты в художественной галерее илимузее.

Да, она увидела, что, несмотря на прежние физическиеразмеры, картина снова каким-то непостижимым образом стала вместительнее. Еерамки расширились. Справа, там, где сквозь высокую траву проглядывал слепойглаз упавшего каменного бога, она увидела нечто, напоминающее просеку в лесу.Слева, за женщиной на холме, она рассмотрела голову и шею маленького тощегопони. Глаза его были прикрыты шорами, пони пощипывал высокую траву. Он былзапряжен — не то в тележку, не то в кабриолет или фаэтон с двумя сиденьями. Этачасть находилась за пределами картины, и Рози ее не видела (во всяком случае,пока). Однако она видела упавшую на траву тень от тележки и над ней другую тень— по-видимому, от головы и плеч человека. Кто-то, наверное, стоял за тележкой,в которую запряжен пони. Или же…

«Или же ты окончательно и бесповоротно выжила из ума, Рози.Не думаешь ли ты, что картина на самом деле становится больше? Иливместительнее, если так тебе больше нравится?»

Но правда состояла в том, что она действительно так считала,и происходящее скорее волновало ее, чем пугало. Рози пожалела, что не спросиламнения Билла; она хотела бы проверить, заметит ли он что-нибудь из того, чтовидит на картине она… или что ей видится на картине. «В субботу, — пообещалаона себе. — Возможно, я спрошу его в субботу».

Она принялась раздеваться, и к тому времени, когда чистилазубы в ванной, из ее головы улетучились мысли о Мареновой Розе — женщине нахолме. Она позабыла о Нормане, об Анне, о Пэм, о пикнике, о концерте «ИндигоГерлс» в субботу вечером. Она вспоминала ужин с Биллом Штайнером, прокручиваяего в голове минута за минутой, секунда за секундой.

8

Рози лежала на кровати, ожидая прихода сна, слушая стрекотсверчков, доносившийся из Брайант-парка.

Погружаясь в сон, она припомнила — без боли, как будто сбольшого расстояния

— восемьдесят пятый год и дочь Кэролайн. Если принять точкузрения Нормана, то Кэролайн никогда и не существовало, и тот факт, что онсогласился с робким предложением Рози назвать будущую дочь Кэролайн, ничего неменял. С точки зрения Нормана, существовал лишь головастик, который так и неуспел превратиться во взрослую лягушку. Даже если это произошло с головастикомженского пола, как втемяшилось в слабую голову его жены. Восьмистам миллионамкрасных китайцев от этого ни холодно, ни жарко, как говаривал Норман.

Тысяча девятьсот восемьдесят пятый год. Тяжелый год. Адскийгод. Она лишилась

(Кэролайн)

ребенка, Норман едва не потерял работу (даже, как онаподозревала, с трудом избежал ареста), она попала в больницу со сломаннымребром, которое едва не пробило легкое, а в качестве десерта — тенниснаяракетка. В тот год ее разум, на удивление крепкий до этого, начал немногосдавать, она почти не замечала, что полчаса, проведенные в кресле Винни-Пуха,пролетали как пять минут, и бывали дни, когда с момента ухода мужа на работу идо его возвращения домой она восемь или девять раз забиралась под душ.

Должно быть, она забеременела в январе, потому что ее началотошнить по утрам, а в феврале не было месячных. История, приведшая к«служебному выговору» — тому, который сохранится в его личном деле до самогоухода на пенсию, — произошла с Норманом в марте.