Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил - Бенджамин Стивенсон

– Боже мой, Эрни! – Эрин успела шагнуть назад, крепко держа в руках поднос, на котором стояла банка с каким-то прохладительным напитком и две плошки с горячими чипсами. Наморщив лоб, она сказала: – Тебе нельзя вставать. – Потом посмотрела поверх моего плеча и повторила: – Ему нельзя вставать.

Не помню, я потерял равновесие или от избытка чувств бросился на нее, так как, вообще-то, не склонен к таким всплескам эмоций, но следующее, что запечатлелось в моей памяти, это как я обнимаю Эрин, крепко-крепко, насколько позволяли мне ослабевшие от оксикодона руки. Она вернула мне мое тепло, и мы постояли так секунду, как будто не приехали в горы врозь друг от друга. Как будто никогда не менялись. Как будто в ее жизни не открывалась новая глава.

– Давненько я не принимал ледяную ванну, – прошептал я ей на ухо.

Она крепко сжала мои плечи. Ее смех был похож на икоту, к нему примешивались всхлипы, а потом мы оба уже сотрясались в объятиях друг друга. Я ощутил влагу слез на шее.

Можно было бы и выйти на улицу. С этим письмом из клиники по лечению бесплодия, которое я вскрыл за завтраком. Но ведь предполагалось, что новости будут хорошие. Мои маленькие пловцы были олимпийской сборной. Ледяные ванны и свободные трусы, ни капли алкоголя и устрицы, все эти дикие эксперименты для повышения фертильности оказались напрасными. Я пребывал в смятении, пытался понять, пока не позвонил в клинику. Там мне сказали, что мою жену обрадовали новости, которые они передали ей, так как я не отвечал на звонки. Я сказал, что не пропускал никаких звонков, и, когда говоривший со мной человек проверил, оказалось, что у них в списке контактов был номер Эрин, а не мой. Она сказала им, что для меня предпочтительнее получить результаты по почте. Они сделали пометку на моей карточке. И адрес у них был верный, так что они не понимают, почему я продолжаю забрасывать их электронными письмами с просьбой прислать ответ. Посреди этого разговора я вспомнил, с какой настойчивостью Эрин стремилась первой добраться до почтового ящика. Как она говорила мне, что первое письмо потеряли на почте. Второе испортил дождь.

Все это ураганом пронеслось у меня в голове в то утро, пока я читал письмо за завтраком. Это была чистая удача, что я оказался у почтового ящика раньше Эрин. Может быть, она так много раз опережала меня, что расслабилась. Пока я читал, мрачная, полная подозрений мысль: «Не проверить ли мусорные баки у подъездной дорожки?» – закралась в меня. Домой я вернулся, испачканный протухшим соком от жаркого недельной давности, оно текло по моему запястью, а в руке я сжимал маленький алюминиевый пакетик. Вы знаете такие, на них проставлены дни недели.

Прощай, кремень!

Все это теперь не имело значения. Она спасла мне жизнь. И она была здесь.

Подсознательно я чувствовал, что те трое в комнате давят на меня своим присутствием. Пристально следят, как бы я снова не потерял сознание, и это угнетало. На самом деле я понимал, что кто-то пытался отправить гроб на дно озера. Может, и меня прихлопнуть заодно тоже хотели или я просто попался на пути. Осматривать фургон меня отправил Майкл, что было подозрительно, но он не мог притащить сюда, в горы, гроб, чтобы просто избавиться от него. К чему тратить столько усилий? Если он хотел заманить меня в ловушку и убить, то помахал бы перед моим носом чем-нибудь более привлекательным. Или просто расправился бы со мной в сушильне. Доверял я ему полностью или нет, но он посвятил меня в страшную тайну. Теперь нужно спросить у него, как все это соотносится одно с другим.

Под протесты остальных участников событий, которые настаивали, что мне нужен отдых, Эрин помогла мне, хромая, спуститься по лестнице. Мой ум, распаленный обезболивающим и адреналином, работал неустанно. По холлу носился холодный сквозняк, внутрь проникал яркий свет огней. Я не понимал, что это сверкает сквозь замерзшие стекла. Дверь в сушильню издала знакомое уже «фук». Резиновая заглушка, придавленная воздухом. Вот почему, открывая дверь, я не чувствовал, что внутри пахнет как-то странно. Гарью.

Она не натолкнет вас на разгадку сюжета.

Наблюдательный читатель мог сделать вывод: название раздела диктует, что Марсело, мой отчим, должен был убить Майкла, труп которого я только что обнаружил в сушильне. В этом есть смысл, ведь я сам задал установку, что в каждой части книги кто-нибудь погибает, и поверьте мне, так и было.

Я всегда считал, что в детективах есть больше подсказок, чем те, что читатель видит на странице. В конце концов, книга – это материальный объект, который может предательски выдать какие-то секреты, которые автор намеревался сохранить: разделением текста на главы, пустыми страницами, заголовками. Даже реклама на обложке, намекающая на лихой разворот сюжета, может, открывая его наличие, испортить во всем остальном отлично задуманный сюжетный ход. В детективе вроде этого ключи таятся в каждом слове – черт! – да в каждом знаке препинания. Если вы не понимаете, о чем я, подумайте о книге, которую держите в руках. Если убийца обнаруживается, когда под большим пальцем вашей правой руки остается достаточно много страниц, это не настоящий убийца, ведь до конца книги еще далеко. То же самое портит фильмы: самый знаменитый актер, который произносит меньше всего фраз, всегда негодяй, и если вдруг весь экран занимает персонаж, переходящий дорогу, значит его сейчас собьет машина. Хороший автор должен не только путать читателя по ходу рассказа, ему следует делать это и формой самого произведения. Прятать подсказки в саму книгу как вещь.

Мне нужно знать наверняка, что вы понимаете: я выкладываю на бумагу всё. Вот что я пытаюсь сказать.

Не задавайтесь слишком, вы пока не поймали меня на нестыковках. Хотя во внутренней логике этой книги есть нечто поучительное, дело не в том. Я могу спокойно выдать правду, испортит это вам чтение или нет. Марсело не убивал Майкла. Он не Черный Язык.

Я вас не обманывал, и это не дырка в сюжете, о существовании которой я предупреждал. В предыдущей части тоже такое было. Если вы вспомните, я говорил, что в сюжете появится дыра, в которую может пройти грузовик. Я имел это в виду буквально.

Хлопья пепла кружились в воздухе. Нос у меня чесался от его мелких частичек, которые вились у ноздрей. В сушильне было не так сумрачно, как во время моего предыдущего визита: оранжевый свет нагревательной лампы теперь дополнялся лучом света естественного, лунного, лившегося в комнату сквозь окно в задней стене, недавно разбитое: сугроб позади него был прорыт в виде цилиндра. Майкл полусидел под окном – темная тень в относительно ярко освещенном помещении, – весь с ног до головы покрытый тонким слоем черной пыли. Его запястья были привязаны к опоре стойки для одежды.

Должно быть, закричал я, так как Эрин не могла (она накрыла рот ладонями), и на этот звук со встревоженным видом явилась Джульетта, но я этого не помню. Помню, как упал на колени перед Майклом, сорвал с руки прихватку (с частью кожи, но не почувствовал этого) и завозился с пластиковой стяжкой. Это было бесполезно с моими искалеченными пальцами. За спиной у меня Эрин крикнула Джульетте, чтобы та принесла ножницы или нож и привела с собой Софию, если та в баре.