Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил - Бенджамин Стивенсон

Я оставил в покое стяжки, а вместо этого стал здоровой рукой стирать с лица Майкла слои пепла, будто раздирал кокон. Кожа под пеплом была холодная. Волосы посерели от угольной пыли. Нужно было положить его на спину, чтобы сделать искусственное дыхание, но Джульетта еще не вернулась с ножницами. Я встал и пнул дверной косяк, деревянная планка раскололась на острые, как копья, щепки. Майкл завалился на бок. Я перевернул его, оседлал и надавил ему на грудь одной рукой. Стер черную гадость с его рта и попытался вдохнуть в него воздух. Ничего не вышло, я ощутил только несвежий запах и привкус дегтя на его тонких почерневших губах. Я сел прямо. Снова занес кулак. Каждое движение отдавалось болью в сломанной руке. Я припал ртом ко рту Майкла, но тут же отстранился, рыгая, и меня вырвало на пол прямо рядом с его головой. Это неприятно, но так было. Я уже понял, что Майкл давно мертв. И все равно утер губы и совершил еще одну попытку. И еще одну. Потом на мое плечо легла чья-то рука и оттащила меня.

Последний раз взглянув на брата, я увидел маленькие пятнышки чистой кожи на закопченных щеках и понял: это следы моих слез.

Семья собралась в баре, но все разбились на несколько групп. Марсело крепко сжимал руку Одри. Люси была с ними, приткнулась под крыло свекрови. Как все родственники по браку, они никогда не ладили, но сейчас их объединило общее горе. Они обе любили Майкла. Обе никогда в нем не сомневались. И теперь чувствовали себя обворованными. Кэтрин расхаживала по залу. Энди лежал на спине на полу.

Я находился здесь только потому, что мне не позволили остаться в сушильне. Сказали, что у меня случилась истерика. Эрин сидела со мной, как бы неся вахту, но явно чувствовала себя не в своей тарелке. Она тоже скорбела по Майклу, однако Люси и Одри не приглашали ее разделить с ними горе. Майкл умер, и теперь Эрин не понимала, какое место она занимает в этой семье. Лицо ее окаменело, на верхней губе застыли несколько упрямо выкатившихся из глаз злых слезинок.

Джульетта занималась баром, я решил, что это ее способ отвлечься. Незадолго до этого она накинула мне на плечи одеяло и принесла чашку горячего шоколада. Оба средства оказались на удивление действенными и принесли мне успокоение. То же можно сказать и о ее ладони, теплой и мягкой. Джульетта задержалась на моей раненой руке, когда подавала питье. Кто-то вернул мне кухонную прихватку. Я увидел, как Кэтрин подошла к бару и попросила какой-нибудь горячий напиток, на что хозяйка курорта ответила:

– Какой у вас номер?

И Кэтрин обиженно удалилась.

Отсутствовали только София и Кроуфорд, мы ждали, когда они придут с заключением о причине смерти. Мне хотелось бы приврать здесь и заявить, что я сам остался в сушильне, все разнюхал и сделал гениальные выводы, но я находился в глубоком шоке. И был не в состоянии анализировать место преступления.

Если бы в тот момент я знал разгадку, то посчитал бы этот бар подходящим местом для торжественного выведения негодяя на чистую воду, раз уж все мы собрались здесь. Но это помещение и атмосфера в нем сильно отличались от гостиной или библиотеки, где обычно, положив одну руку в карман, гоголем расхаживает детектив, демонстрируя участникам истории свой ум и сообразительность. Первое отличие состояло с том, что на мне до сих пор был халат, а это создавало риск, что в какой-то момент я продемонстрирую не одну только сообразительность. Но и общее настроение в баре тоже сложилось неправильное. Это не была комната с подозреваемыми, нет, здесь сидели потерпевшие.

Все изменилось. До сих пор у нас было тело неизвестного мужчины, убитого жестоко, но и в чем-то комично. Его смерть в огне на неподтаявшем снегу была столь необычна, что мы относились к ней, каким бы нездоровым это ни казалось, с интеллектуальным любопытством или – это касалось тех, кто не соглашался с теорией Софии о серийном убийце, – совершенно ее игнорировали. Зеленые Ботинки был загадкой, требующей разрешения, неудобством, любопытной историей. Пока я с важным видом изображал из себя детектива, волновала ли меня по-настоящему судьба этого человека? Но на этот раз у жертвы было имя. И к великому сожалению, ее звали Майкл Райан Каннингем.

А я? Я пытался узнать, что случилось с Зелеными Ботинками, чтобы освободить брата из импровизированной тюрьмы, и чувствовал себя отчасти виноватым в возведенных на него напрасно подозрениях и в его заточении. Теперь, видимо, мне придется жить под гнетом мысли, что я отправил брата на тот свет. Теперь я мог думать только о Майкле, привязанном к вешалке, обламывающем ногти. Меня затрясло – действие оксикодона заканчивалось, и я сделал быстрый глоток горячего шоколада.

За дверями выстроилась очередь из людей с багажом и детьми на руках. Огни, которые я заметил, спускаясь по лестнице, оказались фарами двух автобусов с огромными зимними шинами, которые стояли на круговой дорожке перед крыльцом отеля. Сквозь открытые двери, пока люди выходили наружу, в холл задувал ледяной ветер. Устав принимать жалобы, Джульетта воспользовалась перерывом в буране и наняла автобусы в Джиндабайне для гостей, которые хотели спуститься вниз с горы. Времени было мало. Буран всего лишь ушел на перекур и собирался вернуться с новыми силами. Интуиция подсказывала мне, что не одно лишь ненастье подтолкнуло Джульетту к организации этого исхода, тем более что ей еще придется возвращать клиентам деньги. Раньше, когда мы разговаривали в ее кабинете, она как будто не хотела тревожить гостей, но где-то в промежутке между происшествием со мной и обнаружением тела Майкла хозяйка курорта изменила мнение и вызвала транспорт. Как оказалось, это было правильное решение.

Поначалу люди рассаживались по автобусам без особого энтузиазма. Погода была мрачная, да, но это компенсировалось тем, что в отеле разожгли камин, здесь имелись настольные игры, работал бар, и это, сказать по правде, занимало умы большинства постояльцев. Разумеется, тут был еще и труп. Но погибшего никто не знал, и, не забывайте, только мы, Каннингемы, совали нос в эту историю. Официальной версией до сих пор оставалась смерть Зеленых Ботинок от переохлаждения. Трагедия, безусловно, но не такая, из-за которой стоит сворачивать отдых. Объяснять детям во время восьмичасовой обратной поездки, почему они не смогли вдоволь накататься с горы на санках, вот была бы настоящая трагедия. Но в свете второй смерти, на этот раз очевидно насильственной, шепотом распространявшиеся новости – «Вы слышали?» – быстро эволюционировали в паническое: «Как, вы еще не слышали?!» Приехавшие на машинах кинулись откапывать их. Остальные, толкаясь, лезли по головам друг друга в автобусы, многие решили оставить тут свои машины на несколько дней, пока не уляжется буря.

Кроуфорд ввел Софию в комнату. Она заламывала руки. Они выглядели так, словно были измазаны чернилами. По крайней мере, я так себе сказал. Все подались вперед. Даже Энди сел и, скрестив ноги, как ребенок, приготовился слушать.

– Майкл мертв, – произнесла София, хотя едва ли в этом была необходимость.

Заключение было написано у нее на лице. Она выглядела бледной, когда ее вырвало после переноски Зеленых Ботинок, слабой – когда пила свой гремучий чай утром, но теперь вид у Софии был совершенно изможденный. Может, виной тому холод, стресс и печаль, но мне стало ясно, что ее хватит еще на один труп, не больше. Положительная сторона: лицо моей сводной сестры, искаженное душевной болью, было настолько правдивым, что даже Кэтрин не стала возражать против сделанного Софией медицинского заключения.