Фосс - Патрик Уайт

«Слабый всегда сильнее, о Фоооосс!»

И спящий сел, чтобы заглянуть в уста лилии. Вместо этого он увидел темноту и ощутил запах погасшего фитиля, потому что Пэлфримен закончил набросок и лег спать.

Тогда Фосс лег и притворился, что сон его не прерывался. Он не желал, чтобы ему сообщили, будто он разговаривал во сне. Он был смутно счастлив. И вспоминал строки письма Лоры Тревельян. И слышал ее голос. Фоссу хотелось услышать, как этот голос скажет ему, что делать дальше, поскольку консуммация не есть самоцель.

На следующее утро в тоннеле красного света и склонившихся трав Фосс покинул Бойла, который долго стоял и грустно смотрел вслед уходящей кавалькаде жертвенных животных и преданных соратников, будто его бросили на обочине жизни как старый сапог.

Неожиданно день воссиял ослепительным блеском, словно драгоценный камень квадратной огранки, заключив участников экспедиции в почти неподвижную тюрьму из ярко-голубого великолепия. Скорость продвижения, как и количество поднятой пыли, не особо впечатляла. Козы явно пришли в недоумение от чрезвычайного безрассудства людей. Овцы, напротив, заподозрили их в глупости, бредя сквозь кусты и оставляя на них клочья шерсти, и покорились, потому что блеять прекратили. Величавые люди двигались кругами, исправляя промахи со стороны скота, длинные кнуты иногда застревали в рогах. Людям их роль нравилась, хотя ближе к полудню осмысленность происходящего стала от них ускользать, и плотно сбитое стадо потной живности растеклось по равнине.

После полуденного привала, проведенного в тени кустов акации бригалоу, Фосс созвал людей и разделил отряд на три части: овцы с козами, коровы и вьючные животные. С тех пор каждая группа двигалась с разной скоростью по руслу реки, которую Бойл назвал К. Сам Фосс поехал вперед с двумя аборигенами, Дугалдом и Джеки, вмиг сбросив лишние заботы и окрепнув благодаря лицезрению бескрайних просторов.

Со своими верными подданными он был совершенно счастлив.

— Зря ты так нарядился, — сказал немец старику. — Теперь вместе с жизнью ты лишишься и пиджака!

И он расхохотался.

Черный старик последовал его примеру, слегка подпрыгивая на своей серой лошадке. Прежде с ним никто так не разговаривал. Впрочем, в словах белого человека наблюдалось некое отсутствие ожидаемого, и старик его дичился.

Белый человек пел:

Немец умолк, задумался и продолжил петь:

Он был очень доволен своей песней. Он пел ее, глядя в небо.

Все это время младший туземец без умолку болтал со своим наставником, Дугалдом, который заблудился между мирами. Белый человек смеялся.

— Ach, Dugald, Wörter haben keine Bedeutung. Sinnlos![19] Чепуха, — добавил он и спросил: — Ты понимаешь чепуху?

Дугалд робко улыбался. Им было хорошо вместе.

Свет смягчился и уже не слепил глаза. Фосс думал, как будет разговаривать с Лорой Тревельян, ведь прежде им не довелось беседовать, используя искренние, простые слова, которые передают сокровенную суть реальности: как хлеб, к примеру, или вода. Одержимые противоборством своих душ, они потрясали сверкающими мечами абстрактных рассуждений, забывая при этом об общей потребности в хлебе насущном. «Теперь мы будем понимать друг друга», — сказал он, оглядевшись по сторонам. В этот час полнота жизни охватила и пересохшее русло с лужами зеленовато-бурой воды, и заросли побелевшей на солнце травы, шелестящей среди кустов, и уродливых громадных ящериц и скромных птиц. Благодаря бракосочетанию света и тени на бескрайних просторах палевой страны, которой он постепенно овладевал, все наконец решится.

Его почти чувственно-обнадеживающее видение развеял младший абориген, который скатился с лошади в пересохшую лужу и принялся колотить по ней палкой. Блики на лоснящейся коже юноши неистово метались.

— Джеки убить ящерица, — объяснил Дугалд.

Ящерица была некрупная, с шипастым хвостом. Отдав свою жизнь быстро и достойно, она теперь лежала кверху белым брюшком. Из разбитого рта сочилась темная кровь.

Трое мужчин продолжили путь. Двое аборигенов переговаривались друг с другом. Голый Джеки радостно ухмылялся и размахивал твердой ящерицей, держа ее за хвост.

— Что он будет с ней делать? — спросил Фосс у Дугалда.

Старик сунул костлявый палец в рот. Седое небритое лицо корчилось от смеха.

— Ее действительно можно есть? — поинтересовался немец.

Дугалд подтвердил съедобность ящерицы, помахав черным, длинным, как палка, пальцем.

— Черный!

Он смеялся, и Джеки ему вторил.

Двое черных ехали вместе, сбоку от Фосса, словно подданные нового королевства предпочитали держаться на расстоянии. Возможно, они даже отвергали его. Их голоса поддерживали друг друга и сплетались с пылью.

Стали появляться люди — сначала среди деревьев замаячили тени, потом силуэты аборигенов, чья кожа сливалась с корой. Река сделала поворот, и навстречу отряду выступили пыльные тела. Дугалд и Джеки отворачивались, мрачнея на глазах. Старик окликнул подошедших, и голос его звучал опасливо, чопорно и холодно. Местные черные смотрели на белого человека сквозь вьющихся вокруг них мух и метелки из серых листьев, которыми обмахивались. Исследователю хотелось заговорить с ними, проявить приличествующую случаю доброту и принять их почести. Однако они исчезли. Пару раз Фосс окликал свою свиту, которая делала вид, что не слышит. Теперь они ехали быстрее. Увеличение темпа лишило речь белого человека плавности: голос его дрожал в такт шагу лошади. Если он поворачивался в седле, пытаясь общаться с туземцами напрямую, то обнаруживал, что подает знаки тем же теням, которые попадались им по мере продвижения.

Разумеется, так будет не всегда. Новая надежда убедила Фосса в том, что когда-нибудь он поймет потребности этих людей, когда-нибудь ему откроются души скал. В гаснущем свете обнаженная каменная плоть выглядела обнадеживающе нежной.