Фосс - Патрик Уайт

Лора Тревельян прекрасно поняла, чего добивается Джадд: праздничная трапеза намечалась самая простая, без излишеств, мясо следовало есть руками, всем вместе, и тогда бы трапеза превратилось в акт восхваления.

По мере того как день подходил к концу и приготовления к пиршеству заканчивались, Фосс все сильнее мрачнел и злился.

Ночью, после того как зажгли костры и туша барана, которого съедят на Рождество, стала белым пятном на темном дереве, Джадд разогрел жир, швырнул на сковороду печень, приготовил и понес главе экспедиции.

— Вот кусочек славной печенки, сэр, поджарил специально для вас.

Фосс отказался:

— Благодарю, Джадд. Не могу — жара. Ужинать не буду.

Он действительно не мог есть: печень воняла.

Джадд отошел, и хотя сделал это как всегда уважительно, в глазах его блеснул недобрый огонек, а печенку он бросил собакам.

Оставшись наедине с собой, Фосс застонал. Принять смирение он не хотел и не мог, даже несмотря на то, что это было одним из условий, которое она поставила в письме, сохранившемся в его памяти до последней строчки. Некоторое время он сидел, обхватив голову руками. Он и в самом деле страдал.

Ночь выдалась тихая. Собаки почесывались и вздыхали, костры прогорели до углей, и тут раздался шорох травы и звук шагов: из темноты выплыло лицо Тернера.

«Зачем я вообще его взял?» — недоумевал Фосс.

— Поглядите-ка, сэр! — предложил Тернер.

— В чем дело? — спросил Фосс.

И тогда он увидел ручку сковороды.

— Ну и что? Какое мне дело?

— Это он! — хохотнул Тернер.

— Кто?

— Повар, наш мастер на все руки. Господь Всемогущий!

— Мне не интересно. Тернер, не валяй дурака! Иди спать.

— Не такой уж я и дурак! — Тернер ушел, хохоча.

Он был точно во хмелю: порой его проспиртованному организму никакой помощи извне и не требовалось.

Готовясь ко сну, Фосс продолжал гневаться на несчастного. Дело в Тернере, сказал он себе, хотя и знал, что все из-за Джадда.

Тернер это тоже знал, лежа в общей палатке. Кто-то уже храпел, а Джадд все ерзал на седле, которое использовал в качестве подушки.

— Послушай, Альберт, — окликнул Тернер. — Ты ведь не спишь, я слышу!

Тернер перевернулся на другой бок, и его тощее тело приблизилось вплотную к более крупному товарищу. Длинное лицо смотрело прямо на бывшего каторжника.

— Вспомни тот компас, что пропал в Джилдре и нашелся в твоей сумке!

Джадду не нужно было помнить — он и не забывал.

— Его туда подложил, знаешь ли, в лунную ночь один прусский джентльмен, который не виновен, потому что ходил во сне.

— Я в это не верю, — сказал Джадд.

— Я тоже, — продолжил Тернер. — Он был гол как лунный свет и костляв как Господь. Только глаза его меня не убедили.

— Раньше ты молчал, — заметил Джадд.

— Ждал случая, — ответил Тернер. — Сведения-то ценные.

— Я в это не верю, — отрезал Джадд. — Спи давай.

Тернер хохотнул и откатился.

Джадд лежал в том же положении до тех пор, пока не заломило кости, и под конец все же уснул.

Потом уже спали все, а если и просыпались, то вспоминали, что скоро Рождество, и засыпали еще крепче.

Около полуночи подняли шум дикие собаки, переполошили собак в лагере, и те завыли в ответ. Ночь выдалась темная, в небе виднелись желтые всполохи идущей стороной грозы. Подул ветерок, звери волновались все сильнее и отрывисто взвизгивали.

Фосс и сам встревожился, вскочил и принялся искать своих черных провожатых, свернувшихся как звери у погасшего костра. Судя по открытым глазам, они напряженно размышляли над чем-то очень важным. Если бы только Фоссу удалось проникнуть в их помыслы, ему было бы спокойнее.

Старик Дугалд резко отвернулся и выпалил:

— Я болеть, болеть!

И потер живот под обрывками своего несуразного фрака.

— Может, ты что-нибудь слышал, Дугалд? Это могли быть дикие собаки?

— Не собаки, — ответил Дугалд.

Так кричат, объяснил он, черные, задумав недоброе.

С неба падали крупные капли дождя, земля гудела, трава шуршала.

— Это наш скот! — понял Фосс.

Такой шум могло издавать стадо — испуганное стадо, которое оставили пастись чуть поодаль от лагеря.

— Черный человек не хорошо в это место! — простонал Дугалд.

Фосс вернулся в палатку, взял ружье и окликнул своих провожатых:

— Идемте, Дугалд, Джеки! Мы смотреть коровы.

Черные все так же завороженно глядели на угли. Они отвернулись от темноты и вплотную придвинулись к костру, касаясь щеками пыли. Темнота — место для зла, поэтому они предусмотрительно ее избегали.

Фосс шел по долине довольно долго, но ему встречалась лишь обширная, влажная тьма. Один раз он наткнулся на корову с теленком, которая испуганно фыркнула и побрела прочь. Больше ему не попался никто.

— Nutzlos![20] — воскликнул он с холодной яростью и разрядил ружье раз или два в направлении, куда предположительно увели стадо. В лагере навстречу ему вышли Лемезурье и Пэлфримен, разбуженные выстрелами и собачьей истерикой.

— Вероятно, скот угнали туземцы, — объявил Фосс. — Покамест мы ничего не можем поделать.

Сидевшие у костра Дугалд и Джеки слушали его слова. Им казалось, что голос белого человека доносится из земли.

Так началось Рождество.

Утром выяснилось, что угнали большую часть стада. Дугалд, вновь обретший первобытную обходительность и своего рода степенную предприимчивость, сказал, что Джеки мог бы взять лошадь и поискать (якобы у Джеки нюх на украденных коней), и Фосс принял это предложение в качестве временной меры, если не выхода из создавшейся ситуации.

Остальные тихо радовались, что им нет нужды утруждаться самим в такое светлое, радужное утро. После завтрака — скромного, хотя и сытного — Гарри Робартс принес заранее припасенный флаг и привязал его к палке, и тот изрядно провис. Тут же кто-то стал напевать, другие подхватили и спели «Боже, храни королеву».

Немец в малиновой рубашке наблюдал за ними не без удивления, и в то же время вполне добродушно. Услышав гимн, он невольно подобрался.

Пэлфримен достал молитвенник и объявил о своем желании провести англиканскую службу.

И тогда Фосс сказал:

— Пэлфримен, вряд ли к этому стоит принуждать всех присутствующих. Будет предпочтительней, если каждый выберет свой способ для отправления культа. Так-то, — заключил он, оглядев участников экспедиции.