Плевать на все с гигантской секвойи! - Екатерина Вильмонт

– А ты? Ты почему всю дорогу от меня такое скрывала, а?

Михаил Петрович возвращался в Москву, снедаемый такимнетерпением, какого уж и не помнил за собой много лет. После довольно вкусногообеда – он летел в бизнес-классе, – с удовольствием вытянув ноги, онпопытался заснуть. Но не смог и попросил у стюардессы московские газеты. Она сочаровательной улыбкой принесла ему целую охапку. Он принялся небрежно ихпролистывать. И вдруг замер. С газетной полосы на него смотрела Марина. Воткрытом белом платье, с чуть пьяноватым выражением лица. Он прочитал подфотографией «Героиня роскошной вечеринки Марина Зимина, модный декоратор, всамый разгар веселья, когда она была в центре внимания, подверглась нападению!Одна из присутствующих дам облила ее наряд красным вином! Красавицарасстроилась, конечно, но вскоре нашла утешение… (См. следующую страницу!)»Михаил Петрович быстро перевернул страницу и увидел Марину в каком-то капюшоне,а рядом с нею нежно улыбающегося Виктора Раевского. Подпись гласила: «…Нашлаутешение в объятиях господина Раевского, который увез ее в ночь на своем«Лексусе».

Ревнивое бешенство захлестнуло его. Потемнело в глазах,задрожали руки. Что она наделала! Но способность трезво мыслить вернулась почтисразу. Что уж такого крамольного в этом снимке? Два человека выходят из зданияфирмы, мужчина и женщина. Женщину только что обидели. Что должен сделатьнормальный мужчина, особенно если женщина пришла на вечеринку одна? Увезти ееоттуда. Вопрос только в том – куда?

Да домой, глупости все это… У Марины лицо на втором снимкесовершенно несчастное, а Раевский улыбается. Значит, пытается ее успокоить.Может быть, они давно знакомы… И в этом нет никакого криминала… А разве я сам,окажись на его месте, не сделал бы то же самое для любой женщины в такомположении? Бедная, каково быть, что называется, царицей бала, а потом…Наверняка она чувствовала себя отвратительно, одиноко… если бы я был рядом…Глупости все это, бред ревнивого воображения! Что ж я, не знаю, что журналюгииз всего сделают сюжетец, который может у кого угодно возбудить любыеподозрения? У Раевского прекрасная репутация, он уж лет тридцать живет с женой…Ну, положим, это ничего не значит, я тоже прожил с женой почти тридцать лет, австретил Марину, и все… Может, и он… Нет, нельзя так думать, Марина мне поканикаких поводов сомневаться в ней не давала, она любит меня, я это твердо знаю!А на все остальное мне плевать… Но распаленное ревностью воображение противволи рисовало картины «утешения»… Ну и что, что он тридцать лет женат и у негобезупречная репутация? Просто, видно, ловкий мужик, умело все скрывает… А туттакая красивая женщина нуждается в помощи… Нет, я брежу! Что такого особенногослучилось? Платье вином облили, подумаешь, тоже мне, повод для трагедии! Аоткуда, кстати, взялись журналисты? Булавин не любит пускать их на тусовки. Какэто все неприятно, теперь на фирме на меня будут пальцем показывать: видалистарого дурака? Всю жизнь ради бабы поломал, а она при первой же оказиинаставила ему рога! Он даже невольно ощупал лоб, не растут ли уже? И, поймавсебя на этом, рассмеялся. Да, я влип! Сроду со мной такого не было! И с этимнадо что-то делать! Неужели мое счастье было таким недолгим? Неужели всерухнуло? Нет, нельзя… Нельзя поддаваться… Я как будто проглотил яд, и этот ядбудет медленно и верно убивать мою любовь… Нет, я не сдамся. И не стану думатьоб этом… Я старый, прожженный бабник, неужели я по ее глазам сразу не пойму,было или не было! Она приедет меня встречать, и я сразу все пойму! А если менячто-то смутит, спрошу напрямик! Она признается, если виновата. «Мать умрет, асын тебе достанется», – всплыло в памяти. Вот оно! Она может покончить ссобой, если я несправедливо ее обвиню. Ерунда, с какой стати ей кончать ссобой? Просто рассмеется мне в лицо и скажет: «Мишка, ты дурак!» – и будетправа…

В продолжение всего полета его терзали эти мысли, и, когдасамолет наконец приземлился в Шереметьеве, он чувствовал себя совершенноизмочаленным, словно летел не три часа, а как минимум двенадцать. Кажется, этоу Шекспира было что-то о ревности… Ревность – зверь с зелеными глазами… Именночто с зелеными…

Он сразу увидел Марину. Она так просияла и бросилась к нему,что он перевел дух – ни в чем она не виновата!

– Миша! Наконец-то! Я так тебя ждала!

– Маленькая, я соскучился, как там Мишка? Почему ты егоне взяла?

– Он в школе, а после школы у него английский…

Он обнял ее, ощутил запах ее духов. Нет, она не могла… Онвсе-таки заглянул ей в глаза. В них была какая-то грусть и в то же времярешимость, как будто она хочет сообщить что-то плохое… Вот сейчас скажет, чтоошиблась, что любит другого… Тогда почему она тянет…

– Марина, – он слегка отстранился, – что-тослучилось? Скажи лучше сразу!

– Миша, Сидор пропал! – выпалила она, и ее глазаналились слезами. – Ушел, мы с ног сбились. Его нигде нет!

От этой несомненно печальной новости он ощутил такое громадноеоблегчение, что чуть не задушил ее в объятиях.

– Мишка истерзался, как это он папиного кота не уберег…

– Может, он еще найдется, загулял, сволочь, наверное…Все-таки надо было его кастрировать, – сказал он и вдруг почувствовал себяпредателем. – А в остальном все нормально? Мама здорова?

– Да, все в порядке.

Они стояли посреди зала, их то и дело толкали.

– Миша, пойдем, что мы тут стоим? – засмеяласьМарина, засмеялась так нежно, так искренне, что все подозрения уплыли, какоблачко от сильного ветра.

– Ты за рулем?

– Булавин хотел прислать машину, но я решила, что ненужно, я так соскучилась. Он сказал, сегодня тебе не надо на фирму ехать.

– Прекрасная новость! Я сам поведу.

В машине они снова обнялись.

– Маричка, а как прошел вечер? – спросил он с замираниемсердца.

– Сначала все было просто роскошно, а потом появиласьНора…

– Какая Нора?

– Помнишь, я тебе рассказывала, из Швейцарии… И онаоблила вином мое шикарное платье. Вот сволочь!

– Ты очень расстроилась?

– Как тебе сказать… Я просто растерялась… Стою посредизала, кругом прорва народу, на платье громадное пятно…

Скажет или не скажет?

– Но тут ко мне подошел Раевский…

– Какой Раевский? – напряженным голосом спросилон.

– Виктор Раевский, актер, он взял меня под руку и увел.

– Куда?

– Посадил в свою машину и отвез домой, очень милыйчеловек оказался, я так ему благодарна… Вхожу в квартиру, вся в растрепанныхчувствах, а там Алюша рыдает – Сидор пропал… Ты очень огорчен, да?

– Конечно! Конечно, огорчен. Но может, еще найдется. Онумный кот…

Либо она гениальная актриса, либо я полный кретин. И похоже,что именно так и есть. Она, кажется, даже ничего не знает о газетнойпубликации, либо, наоборот, знает и потому подает все так легко, между прочим,как бы заранее опровергая подозрения, которые могут у меня возникнуть, если яувижу публикацию, вряд ли она в состоянии предположить, что я уже знаю. Нет,глупости! Она такая искренняя, такая нежная… Нет, в ней все-таки что-тоизменилось! Почти неуловимо, но изменилось… Что же это? Ее словно покинулопостоянное напряжение, в котором она жила… Интересно, почему?