Пьесы - Юрий Александрович Буряковский

и исчезают в снежной круговерти.

Л и н а хлопает руками, пытаясь согреться. Рядом — б о г о м о л к а.

Б о г о м о л к а. Мне бы со святыми местами, доченька.

Л и н а. Какие еще святые места?

Б о г о м о л к а. Лавра Печерская… Монастырь Загорский… Афон. Всюду я, милая, при Советах ходила, всюду.

Л и н а. Другие сейчас места святые, бабка.

Б о г о м о л к а. Ай, другие?!

Л и н а. Не понять вам.

Б о г о м о л к а. Думаешь, ветхая, отжившая, так уж и дура совсем? (Деловито). На рубль что дашь?

Л и н а (с улыбкой). Вот одна — с Лаврой осталась. Успенский собор еще на месте стоит.

Богомолка откуда-то извлекает заветный рубль.

(Отстраняя деньги). Не надо ничего.

Б о г о м о л к а. На свечу тогда пойдет, на свечу! За сынов, внуков. (Прячет открытку в узелок). Слезами кровавыми отольется за все ироду кривомордому! (Неистово крестится). Прости мне, боже, слово злое… Доживешь еще, доченька, до того счастливого дня.

Л и н а. И вам дай бог…

В снежном вихре возникает  п о л и ц а й.

П о л и ц а й. Что еще за хвигура?

Лина протирает стекло над удостоверением.

Ты мне бумажки эти не показывай! Листовочки зажигательные раздаешь? А ну, все вытряхивай!

Лина поспешно сует ему купюру.

Как такое действие по закону именуется?

Л и н а. Свой же вы, сочувствие к людям имеете?

П о л и ц а й. В участок пошли! Нет, постой, сначала обыщу.

Лина сует еще деньги.

Не из комсомолок ли бывших?

Л и н а (отдает последние). Для хорошего человека…

П о л и ц а й. Смотри мне, чтоб все чисто! Хфигура! (Уходит).

Л и н а (в изнеможении села на тумбу). Думала все, конец…

Затемнение.

Ранняя весна. Владимирская горка. Размах заднепровских далей, высокое небо. Л и н а  уже без платка, в туфлях.

Л и н а. Открытки! Почтовые видовые открытки! Города и архитектурные памятники! Дешево, красиво, в большом выборе! Где бы ни родились — память о вашей Родине!

Затемнение.

Трамвайная остановка на Подоле. Таблица «НИЖНИЙ ВАЛ».

Л и н а. Открытки! Почтовые видовые открытки. Города вашего детства, молодости, ваших лучших лет!

Затемнение.

Кладбищенская каменная ограда. Деревья в апрельском оперении. Слабая предвечерняя солнечная ласка.

Возле Лины — пожилая пара. У мужчины в руке цветы.

О н а. Давай еще эту открытку возьмем, Коля. И эту, да?

О н (соглашаясь). Почему не другие?

О н а. Тут же Витенька училище кончал…

О н. А здесь… думаешь, здесь свой первый бой принял?

О н а. Мальчик же писал. Над большим городом Л. На западе Украины — только Львов. (Утирает слезы).

Л и н а. Вы должны верить. Он вернется.

О н а (плачет). Простите, что вы сказали?

О н. Прошу тебя, не надо.

О н а. Это страшное извещение… Еще в июле.

Л и н а. Нужно верить. Он вернется.

О н. Вы добрая девушка.

Л и н а. У меня отец на фронте. С августа перестал писать.

О н а. Ему было только двадцать семь. Сокол, в самом деле сокол… (Словно только сейчас разглядев Лину). Почему вы занимаетесь вот этим?

Л и н а. Нужно как-то жить.

О н. Какая у вас специальность?

Л и н а (наобум). Медсестра.

О н. Я, как и прежде, работаю главврачом больницы. Хотите, возьму к себе?

Л и н а (отчужденно). Как и прежде. Как и прежде…

О н (помолчав). Знаете, для кого эти цветы?

О н а  (встревоженно). Коля!

О н. Трех раненых летчиков я укрыл в своей больнице. Под вымышленными именами, с фальшивым диагнозом…

О н а (нервозно, настойчиво). Коля!

О н. Двое быстро поправились, давно ушли. Может быть, летают. Третий лежит здесь. Сегодня его день рождения… (Вздохнул). Надеюсь потом разыскать родителей в Ленинграде.

О н а. Боже мой! Старый, неисправимый идеалист.

О н. Опять все сначала, Марийка?

Л и н а. Я хочу сделать вам небольшой подарок. (Выбирает и протягивает открытку).

Он и она изумленно рассматривают ее.

О н. Не боитесь? Не нас… вообще? Если узнают? Не боитесь?

Л и н а. А вы́, доктор?

РАЙОННЫЙ КОМИТЕТ ПАРТИИ

Домик на окраине вблизи того же сквера. «Зала» с непременным фикусом и ткаными дорожками. В раскрытом окне — апрельский сад. В е р а  что-то пишет, подсчитывает. С а в и ц к и й, сняв со стены гитару, тихо подбирает «Ой, Днипро, Днипро». Х л е б н и к о в, наставив ухо, критически слушает. К у р а к о в, плотный, сильный мужчина, просматривает газету.

Х л е б н и к о в. Фальшивишь, Михайло. Тут — октавой ниже.

С а в и ц к и й. Одному только всегда завидовал. Таланту.

В е р а (подняла голову). Талант — это счастье. Большего нет!

К у р а к о в (скомкал газету). Весенний бал состоится! С разрешения штадткомиссара. Весь сбор в пользу приютских детей. А отцы с матерями — за решеткой… Конкурс костюмов и масок!

С а в и ц к и й (продолжая подбирать). Правда, Иван Федорович, что в консерватории вы учились?

Х л е б н и к о в. Два года только. Была такая — рабочая, вечерняя.

К у р а к о в. Рояль? Скрипка?

Х л е б н и к о в. Нет, пел немного. (Взял гитару, и она сразу зазвучала). Не этот бы подлый сыпняк в молодые годы и операция горла… Чем плохая профессия — фрезеровщик?

Входит хозяйка квартиры  К и л и н а  К а р п о в н а, пожилая женщина с простым, добродушным лицом.

К и л и н а. Кушать, ребята? Или погодим, пока все сойдутся?

Х л е б н и к о в. Спасибо, Килина Карповна. Сыты пока.

К и л и н а. С просяных-то высевок на карточку? (Недоверчиво покрутив головой, выходит).

К у р а к о в. Не знал я тебя лично, Иван Федорович, до войны. А «фреза Хлебникова» и у нас в депо гремела. Все собирался к себе в цех пригласить.

Х л е б н и к о в. Еще и в цехе свидимся, товарищ инженер. (Взглянул на часы). А пока займемся именинником дорогим.

С а в и ц к и й. Вот — сообщение штадткомиссариата. «По случаю дня рождения фюрера население получит 20 апреля 500 граммов муки по талону 16». Кричите, хлопцы, ура!

Х л е б н и к о в. Все подсчитала, Вера?

В е р а. За январь благодетели наши выдали килограмм эрзац-хлеба на душу. В феврале и марте — по девятьсот граммов. Итого два кило восемьсот.

К у р а к о в. Тридцать граммов в день!

В е р а (словно сомневаясь). Тридцать?! (В сердцах хочет порвать листок с подсчетами).

Х л е б н и к о в (отнимает его). Нет, нет, ты давай мне в листовку всю эту арифметику!

В е р а. Всю? Зачем?

Х л е б н и к о в. Январь. Февраль. Март. В отдельности. Чтобы каждая голодная цифрочка прошибала.

К у р а к о в. И забудь, Вера, что в первый раз пишешь. Вроде бы ты с соседкой сидишь и о жизни с ней толкуешь.

Х л е б н и к о в. Листовку эту, «именинную», Миша, — две тысячи печатать. Праздновать — так с музыкой! И на весеннем балу чтобы побольше их раскидали.

Входят двое: Ш т а н ь к о  с костылем и  К л и н ч е н к о, которого мы видели в немецкой форме с Верой. Сейчас оба в штатском.

К л и н ч е н к о (выбросил руку, насмешливо). Хайль Гитлер!

В е р а (так же). Зиг-хайль!

Ш т а н ь к о. Здравия желаю, товарищи!

Все здороваются с ним за руку.

К у р а к о в. Все в сборе. Начнем? Протокол мне вести?

Х л е б н и к о в. Фиксируй, Алексей. Кроме членов райкома, присутствуют командиры боевых групп. Первое слово — разведке.

К л и н ч е н к о (сухо, деловито). Вчера столкнулся на улице с Алексеем Кухлей. Давно жаждал общения со мной, — ему кажется подозрительным один из заказчиков. Получая свое фото, допытывался, бывают ли в ателье немцы. Кухля показал снимок. Это заочно