Пьесы - Юрий Александрович Буряковский

известный вам Владимир Самчук.

С а в и ц к и й. Зачем ему немцы?

К л и н ч е н к о. Возможно, в парках стреляет именно он.

Ш т а н ь к о. Кухлю — моим орлам поручите. Юбилейный будет, десятый!

Х л е б н и к о в. Кстати, давно хотел спросить. Знают боевики твои, что ты, Павел Касьянович, полковник?

Ш т а н ь к о. Бывший полковник, укороченный. Старшина я для них…

К у р а к о в. Почему сам себя разжаловал?

Ш т а н ь к о. Полковник, — и вдруг стрелочник?

Х л е б н и к о в. Тебя, друг мой, на это место партия поставила.

Ш т а н ь к о. Беда моя, горе мое поставили.

Х л е б н и к о в. Гордыня — штука скверная, полковник. Подвести может.

Ш т а н ь к о. Кухлю мне отдаете?

Х л е б н и к о в. Я бы не торопился кончать с ним…

Все вопросительно смотрят на него.

В городской управе дружков имеет. Многое можно через него выведать. На страх взять! Хотел, мол, подпольщика выдать, — искупи теперь свою вину. Пройдет?

К у р а к о в. У меня пройдет. Начальник цеха при немцах! Я да он — «двое в одной лодке». Утвердили?

Хлебников кивает. Входит  К и л и н а  с подносом.

В е р а (смеясь). Легендарные бутерброды тетки Килины со сливовым повидлом!

Все разбирают бутерброды, принимаются за еду.

Всем потом расскажу — они тоже помогали победить.

К и л и н а. Помянете слово мое: вернутся люди в Киев, не поверят, что немчуру тут в таком страхе держали. Опосля, мол, сочинили. Как в кино.

Ш т а н ь к о. Все-то ты знаешь, Карповна. Вот и скажи мне: как человеку точно определить, какая ему цена, чего он стоит?

К и л и н а. Прачка я малограмотная.

Ш т а н ь к о. Сыну своему что ответила бы?

К и л и н а. Сыну? Придет час, помру. Сколько людей по мне заплачут? Какое место пустое останется? Вот и весь сказ.

Забрав опустевший поднос, Килина выходит.

Ш т а н ь к о. Никогда уж не получу я дивизию, даже роту…

К л и н ч е н к о. Я продолжаю. Снова принято указание разведцентра проникнуть в немецкую фирму «Гамбек». Слишком легко ремонтируют, восстанавливают мосты после диверсий партизан и налетов нашей авиации.

Х л е б н и к о в. Порядок это, товарищи, а?

С а в и ц к и й. Есть человек! Инженер-мостостроитель. Комсомолка. Дочь старого коммуниста и фронтовика.

К у р а к о в. И не с нами до сих пор?

С а в и ц к и й. Уговаривал пойти работать в «Гамбек». Слушать не хотела. «Прихвостень! Предатель!»

Ш т а н ь к о. Значит — человек. Кто такая?

С а в и ц к и й. Лина Горбач. В одном доме живем. Прошу райком разрешить мне…

Х л е б н и к о в. Снова сочтет за провокацию.

С а в и ц к и й. В Германию ее упекут, а она — открытки продает.

Х л е б н и к о в. Открытки?! Вера, не та ли это девушка?

В е р а. Когда шли мы сюда Седьмое ноября отмечать?

Ш т а н ь к о. Смуглая такая, скуластенькая? С норовом?

Савицкий кивает.

Х л е б н и к о в. Да она же нас с тобой и свела, полковник!

В е р а. Что за открытки, знаете, Миша? С Лениным! Памятники. Портреты.

С а в и ц к и й. У Лины?! Да, это похоже на нее! Еще раз прошу…

Х л е б н и к о в. Нет. Ты — Верушка. На улице разыщешь ее, с открытками… И разговор — прямой, начистоту. Поняла?

В е р а. Никогда не забуду я тех слов ваших… когда вы меня тогда, в сентябре, из Днепра…

Х л е б н и к о в (обрывает). Найдем, разведка, тебе эту девушку. (Встает). Теперь — главное. Какие мнения есть, товарищи, о работе нашей в апреле? (Взглядом поочередно дает каждому слово).

В е р а. Семьдесят пять человек удалось спасти от Германии. Заслуга эта группы врачей. И товарищей с биржи труда. А вот среди женщин все еще работаем никудышно. Приходится им хуже всех, а доверия…

С а в и ц к и й. Комсомольцы наши проникли в лагерь военнопленных. Протащили своих людей в полицию, которая несет охрану. Устройство побега — дело вполне реальное. Листовок с записями московского радио расклеили втрое больше. Чего не хватает? Вот так (жест) нужен еще один стеклограф! И бумага на исходе.

К у р а к о в. Хвастать не буду, но лупцуем немцев крепко. Одно плохо: каждый особняком действует. Мы — на ремонте паровозов, Штанько со стрелочниками и сцепщиками — на линии. (Растопырил пальцы). Вот как часто получается. (Сжал кулак). А надо бы вот так!

Ш т а н ь к о. Натурой отчитываемся, Иван Федорович. Трупами фрицев и битыми вагонами.

Х л е б н и к о в. В общем, все довольны собой? Ходим в героях?

С а в и ц к и й. Откуда это следует?

Х л е б н и к о в. Своих агитируем. Полицию разлагаем. Немцев лупим. Что смотрите на меня? Можем сегодня сказать, что стали мы уже хозяевами в районе? Хотя бы на желдорузле?

В е р а. Хозяевами?..

Х л е б н и к о в. Весна. Немцы отогрелись, скоро снова полезут. Москву взять в лоб не смогли, впервые набили им морду. Значит, двинутся в обход. А мы что же? Тут десяток стрелок сорвали, там тридцать столбов телеграфных спилили, пять паровозов из строя вывели… Остановит это немецкую махину, когда к фронту она снова ринется?

К у р а к о в. Дружно живем с тобой, товарищ Хлебников. А прямо скажу: обидно, горько такое слушать.

Х л е б н и к о в. Горько одно́ для коммуниста. Если Родина в обиде. Сами мы, Алексей, просили, чтоб нас здесь оставили.

Ш т а н ь к о (встает). Новым ветром повеяло! Может, и придет время свое звание открыть…

Х л е б н и к о в. Звание у нас одно для всех. Мстители. Мы сильнее немца. Только поверить в это нужно! И доказать! Есть железные дороги от Киева к фронту — и нет дорог. Есть составы — и нет составов. Есть график-расписание — и нет расписания. А план действий предлагаю такой…

Входит  К и л и н а  с бутылем самогона, припасенным на такой случай.

К и л и н а (спокойно). Полиция в поселке. Паспорта щупают, ищут кого-то. Слух такой, будто в самом центре, в фотографии, немецкого полковника пристрелили.

Все переглядываются.

С а в и ц к и й. Володя Самчук!

К и л и н а. Сейчас закуску кой-какую принесу. Поминки по моему хозяину справляем. Полгода ровно. (Куракову). Бумаги давай, спрячу на чердаке.

Х л е б н и к о в. Всем проверить оружие!

ВЕРА

Все тот же скверик, только преображенный волшебством мая, бело-розовым кипением каштанов. Витрина магазинчика заколочена. А плакатов с извещениями-угрозами стало вдвое больше. Л и н а  сидит на скамейке, вытянув ноги и подставив лицо солнцу. Вскочила, сорвала, растерла листок.

Л и н а. Странный вкус у меня. Любимый запах — орех. Любимый узор — кленовый лист. Самое милое занятие — перемена мест. Во всем я малость ненормальная… Вот в такое-то время — смеюсь без причины. (Вернулась на скамью, барабанит по лотку: «Эй, вратарь, готовься к бою»). Весна виновата?

Появляются  м а ш и н и с т  с  п о м о щ н и к о м  в промасленных спецовках и фуражках, с баульчиками.

М а ш и н и с т. Что же делать будем? Как немцев упредить?

П о м о щ н и к. Смотрите, Степаныч. Похоже, она, та самая!

М а ш и н и с т. Она — в каком смысле?

П о м о щ н и к. С открытками. Помните, шумок такой был в поселке?

М а ш и н и с т. А! С самой зимы вроде не слыхать было ее.

П о м о щ н и к. А что, если… Чужая она здесь, удобно ей.

М а ш и н и с т. Думаешь, Павлуша, даст согласие?

П о м о щ н и к. Аккуратно нужно, с подходцем.

Оба направляются к скамье.

(Мечтательно и неуклюже). Весна! Каштаны-то, а?

Л и н а (посмеиваясь). Вы это серьезно?

М а ш и н и с т. Извините, гражданочка, присесть можно?

Л и н а (снимает лоток). Прошу. Отвыкла от таких нежностей.

Мужчины садятся, чинно держат баульчики.

М а ш и н и с т. От хорошего зачем же отвыкать? (Подчеркнуто).