Нина Берберова, известная и неизвестная - Ирина Винокурова
Шрифт:
Интервал:
При этом Андреа не забыла подчеркнуть, насколько трудна была жизнь в эмиграции, где Берберова оказалась в двадцать с небольшим, и как в этих условиях было сложно состояться молодому литератору. Рецензентка отмечала, что Берберова увлекательно рассказала в своей книге и о других эмигрировавших из России писателях – и знаменитых, и малоизвестных в западном мире, но, безусловно, заслуживших внимания. В этой связи Андреа сообщала, что в книге имеется биографический указатель, ценный не только для профессиональных исследователей, но и для людей, незнакомых с историей русской литературы[428].
Стремление принять во внимание жанровый подзаголовок «The Italics Are Mine» и тем самым уважить волю автора заметно и в других появившихся отзывах на книгу. Однако в своем подавляющем большинстве авторы этих отзывов были склонны разбирать «The Italics Are Mine» не столько как автобиографию, сколько как мемуары, считая, что основное достоинство книги Берберовой лежит именно в этой плоскости.
В рецензии, опубликованной в газете «The Philadelphia Inquirer», говорилось, что «The Italics Are Mine» – «одна из самых захватывающих автобиографий, появившихся в последние годы»[429]. И все же главное, что делало, по мнению рецензента, эту книгу «обязательным чтением для американского читателя», – это нарисованные Берберовой портреты «тех гигантов русской литературы, среди которых она жила и чьи достоинства и недостатки имела возможность непосредственно наблюдать»[430].
Анонимный автор короткого отзыва в еженедельнике «The New Yorker» отмечал, что Берберовой присуще «огромное мужество, и книга, которая могла быть крайне печальной – повесть о бедности и изгнании, – на самом деле удивительно жизнерадостна»[431]. Но и этот рецензент считал нужным отметить, что автобиография «The Italics Are Mine» содержит обстоятельный рассказ об оказавшихся в эмиграции писателях, благодаря которым русская литература, практически уничтоженная в СССР, сумела выжить. «Берберова выводит целую галерею литературных знаменитостей во всем своеобразии их непростых характеров», – одобрительно заключал рецензент[432].
Отзыв для журнала «Library Journal», самого авторитетного источника информации для библиотек, написала библиограф Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Характеризуя «The Italics Are Mine» как «личное свидетельство исключительной женщины о своем времени», автор отзыва безоговорочно рекомендовала книгу Берберовой для академических и публичных библиотек[433].
Несколько прохладно, но в целом доброжелательно на книгу Берберовой отозвалась Хелен Мучник, профессор русской литературы в престижном Смит-колледже и влиятельный критик. В статье, напечатанной в «The New York Review of Books», Мучник разбирала книгу Берберовой в числе четырех новых книг, связанных с русской литературой[434]. Рецензентке, похоже, был малосимпатичен характер автора «The Italics Are Mine» с ее культом собственной независимости, отсутствием долговременных привязанностей и неистребимой жизнерадостностью, а потому история жизни самой Берберовой не вызвала у Мучник особого сочувствия. В то же самое время она отмечала несомненную ценность свидетельств Берберовой обо всех значительных писателях эмиграции, а также умение убедительно передать саму атмосферу эмигрантской жизни.
Осенью книга Берберовой вышла в Англии, вызвав ряд откликов и в английской прессе. Первым отозвался лондонский еженедельник «The Spectator», опубликовав рецензию известного прозаика, журналиста и переводчика Стюарта Худа. Разбирая «The Italics Are Mine» главным образом как воспоминания о русских писателях, оказавшихся за границей после Октябрьской революции, Худ отмечал способность Берберовой создать выразительные портреты своих знаменитых современников[435].
Мнение Худа о книге Берберовой поддержал анонимный автор рецензии, напечатанной в «The Times Literary Supplement». Рецензент допускал, что иных читателей книги покоробят оценки Берберовой, но сам он не видит в этом беды. «И если нарисованная Берберовой картина – не единственно возможная, то в случае большинства упомянутых ею персонажей существуют и иные свидетельства, которые можно противопоставить ее версии», – говорилось в рецензии[436].
Генри Гиффорд, профессор компаративистики Бристольского университета, напечатавший обстоятельный отзыв в лондонском еженедельнике «The Listener», в свою очередь, считал, что книга Берберовой прежде всего – мемуары, и в качестве таковых их отличает «одновременно размах и пикантность»[437]. В свою очередь, констатируя, что Берберова близко знала всех крупных писателей русского зарубежья, Гиффорд особо подчеркивал важность ее свидетельств о Ходасевиче, ее первом муже. Понимая, что имя Ходасевича малоизвестно западному читателю, Гиффорд представлял его как «лучшего поэта эмиграции и одного из семи или восьми самых значительных русских поэтов после Блока», а затем добавлял, что Набоков, к примеру, считал Ходасевича даже «самым значительным». Что же касается свидетельств Берберовой о других персонажах книги, то Гиффорд не отрицал, что о многих из них она пишет достаточно жестко. И хотя, по мнению рецензента, иные ее суждения могли быть более сдержанными, они не показались ему неприемлемыми. «Берберова имеет право писать о других откровенно, потому что не менее откровенно она пишет и о самой себе», – подытоживал Гиффорд[438].
Этот отзыв Берберова выделит как «самый умный, понимающий, тонкий и доброжелательный», равно как и отзыв, напечатанный в газете «The Philadelphia Inquirer»[439]. Но в целом она осталась довольна и большинством остальных рецензий. Самые комплиментарные выдержки из них она будет впоследствии использовать в качестве рекламы, поместив в несколько вольном переводе, а иногда в еще более вольном переложении на обложку русского издания «Курсива».
Другое дело, что помимо значительного количества положительных отзывов на «The Italics Are Mine» на книгу имелись и резко негативные рецензии.
Первая из них появилась 25 мая 1969 года в воскресном приложении к газете «The New York Times», исключительно популярной в американских интеллектуальных кругах. Рецензия в этой газете была способна привлечь внимание к книге или, напротив, убить к ней интерес гораздо эффективней всех других изданий. Да и автор рецензии, журналистка и критик Патриция Блейк, была известна читающей публике как серьезный эксперт по русской культуре и литературе, составитель нескольких сборников и антологий русской поэзии и прозы.
О появлении этой рецензии Берберова узнала заранее, 22 мая, от своего редактора в «Harcourt, Brace». Явно стараясь ее подготовить, он прислал Берберовой гранки, написав в сопроводительной записке, что рецензия «в плане объема что надо, но по смыслу не отличается доброжелательностью»[440].
Как раз в эти дни Берберова готовилась дать интервью корреспонденту университетской газеты «The Daily Prinstonian» и постаралась использовать эту площадку, чтобы хоть как-то дискредитировать отзыв Блейк. Обсуждая выход «The Italics Are Mine» и реакцию прессы, Берберова саркастически упоминает о готовящейся рецензии в «The New York Times», автор которой «бранит ее за то, что она несправедлива к бедненькому старенькому царю»[441].
На самом деле если Патриция Блейк и «бранила» Берберову за ее отношение к «бедненькому старенькому царю», то мимоходом, а основные претензии были другими. Снисходительно отметив беллетристическое мастерство автора, проявившееся в описании послереволюционного Петрограда, и мимоходом похвалив воспоминания о Горьком, с которым Берберова познакомилась уже в эмиграции, Блейк заявляла, что во всех остальных отношениях книга способна только разочаровать. Одну из главных проблем «The Italics Are Mine» автор рецензии видела в том, что, повествуя о жизни русского литературного зарубежья, Берберова не позаботилась об адекватной подаче сложного, герметичного, заведомо неизвестного американской аудитории
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!