Брабантский мастер Иероним Босх - Дмитрий Николаевич Овсянников

даже невысокий Йерун смог бы поднять его на руки. Мастер Антоний всегда отличался спокойным нравом – сейчас же он сделался совсем тихим. Старый художник редко появлялся в мастерской – теперь за главного в ней был Гуссен.

Трое сыновей заботились о старике, как могли, всячески подбадривали его. Тот только грустно улыбался в ответ, глядя светлыми, почти прозрачными глазами. Говорил он все меньше, оживляясь только тогда, когда речь шла о рисовании. Иногда он сам брался за грифель. К удивлению Йеруна, старик рисовал потешные картинки из жизни города, но вместо людей почему-то были зайцы, бегающие на задних лапах.

Однажды старый мастер принялся за рисование с таким усердием, как будто ему еще только предстояло создать свой первый шедевр. Потом он взял доску, сам очистил и загрунтовал ее. Ян и Йерун предложили было свою помощь, но мастер Антоний отказался. Растирая краски и нанося рисунок, он оживал на глазах. Йерун понял, что через привычное занятие старик возвращает себе бодрость и волю жить дальше. И действительно, через несколько дней мастер Антоний заметно окреп и вернулся в мастерскую.

Старый художник прожил еще полтора года. До последних дней он сохранил ясный рассудок и твердую руку. Свою мастерскую Антоний передал в управление старшему сыну, однако и сам продолжал писать и рисовать в ней, наставлял сыновей и всех, кто работал или учился у мастера Гуссена. Он беззлобно ворчал, торопя Гуссена с рождением детей, а Яна и Йеруна с женитьбой.

– Мой отец застал своих внуков, – повторял старик едва ли не каждый день. – Я тоже так хочу! Вот не уйду, пока не увижу первенцев каждого из вас, так и знайте!

– Все будет, отец, вот увидишь! – успокаивал старика Гуссен. – Людьми мы точно не оскудеем.

Старик обвел взглядом мастерскую, троих сыновей, собравшихся вместе, неспешно прошелся из конца в конец комнаты, взглянул из окна на рыночную площадь. Неожиданно он просиял:

– Подумать только! А ведь получается, что я, старый живописец, на склоне лет оказался гораздо богаче нашего покойного герцога, мир его праху! У Карла одна-единственная дочь, у меня две. У Карла не осталось сыновей, у меня их трое! И мое наследство, пусть не слишком богатое, не растащат по кускам немцы и французы, оно не растворится в руках чужих мне людей! Боже милосердный, я могу уйти с легким сердцем!

Предчувствуя близость исхода, мастер Антоний подготовил завещание и исповедался. Он ушел легко. В послеобеденный час старик прилег отдохнуть, заснул и уже не проснулся.

Таверна «Ab ovo»

Уже с полгода братья ван Акен трудились в отцовской мастерской без мастера Антония. Главенствовал теперь Гуссен. Все трое по-прежнему жили в доме, где родились и выросли. Ни Ян, ни Йерун пока еще не обзавелись собственными семьями – Йерун не спешил, да и, признаться честно, не хотел. Яна, похоже, занимала только работа. И, увы, выпивка.

Йерун пошел в деда внешностью. Ян – нравом. Самый молчаливый и упорный из всех троих братьев, Ян уродился также самым сильным. Ростом он немного уступал высокому и статному Гуссену, однако был заметно шире в плечах. В его коротких и толстых пальцах с легкостью ломались медные монеты. Кажется, такие силачи встречались в родне со стороны покойной матери, но дело было не в этом. Могучий трудяга Ян отличался на редкость безрадостным характером. Он как будто прятался в работе от всего остального мира, открываясь только родителям да изредка Гуссену. Теперь же, когда обоих родителей не стало, только Гуссену, и не чаще, чем прежде. Йеруна Ян недолюбливал – фантазии младшего брата, то и дело привносившие в рисунки и картины толику сказочного начала, отчего-то раздражали его.

Иногда Йерун подтрунивал над угрюмцем. Тот в долгу не оставался, правда, шутки его выходили тяжеловесными и недобрыми – вскоре после начала перепалки Ян начинал злиться. Однажды он, не сдержавшись, обругал Йеруна блудным сыном.

– С какой это радости я блудный? – в свой черед рассердился Йерун. – Я уехал в Брюгге не ради пьянства и кутежа! Я работал и учился не меньше твоего!

– Парни, – вмешался Гуссен. – Еще раз разругаетесь – пойдете оба на задний двор пилить дрова. Длинная пила – она предмет хитрый, только двоих сразу слушается. С нею в руках вы живо помиритесь!

Ян часто отлучался из мастерской, работая у заказчиков. Ему особенно хорошо удавались стенные росписи и всевозможные орнаменты – он по праву гордился этим. К нему нередко обращались представители из городских церквей и даже монастырей, что располагались за городскими стенами, даром что в монашеской братии были собственные мастера живописи, и притом недурные. Ян брался за любую работу, будь то роспись в храме или в таверне. Всюду он приступал к делу на свой собственный лад – молчаливо и споро.

После смерти отца Ян начал пить больше обычного. Стоило ему выпить пару пинт крепкого пива, как угрюмец чудесным образом преображался. В подпитии он делался веселым и добродушным, горланил песни и радовался всему, что видел. До поры до времени это никого не удивляло и не беспокоило – во фламандских городах пиво лилось рекой во всякий день, кроме постных. Его подавали к обеду, более щедро – к ужину, после которого уже не нужно было приниматься за работу. Многочисленные пивовары могли бы считаться настоящими художниками своего дела. Если бы собрать вместе все сорта пива, какие варились в Хертогенбосе и Брюсселе, Генте и Антверпене, Брюгге и Бреде, их набралось бы не меньше, чем оттенков всех цветов на богатой палитре живописца. Непревзойденными мастерами пивоваренного дела считались монахи – у них напитки выходили самыми лучшими, а значит, самыми крепкими.

Ян успел познакомиться с их пивом, пока три месяца работал, восстанавливая старую фреску в монастыре. Монахи по достоинству оценили молчание и трудолюбие приглашенного мирянина. Помимо оговоренной платы, они наградили Яна бочонком своего пива – густого, темного и удивительно крепкого. Монахи уверяли, что рецепт этого напитка восходит к самому Гамбривиусу – легендарному королю древности, который изобрел само пивоваренное дело. «Однако будь осторожен, сын мой, – прощаясь, предостерег настоятель Яна. – Этот напиток благословен. Умный пьет в меру, а болван способен одолеть хоть бочку; но дольше живет тот, кто соблюдает умеренность».

– Я хорошо помню тот монастырский гостинец, – усмехнулся Йерун.

– Да, вы с Яном три дня не могли работать, – вздохнул Гуссен.

– Так ты тоже!

– И я, и все, кто был в мастерской! Но я пьянствовал с вами всего один день, – приосанился Гуссен. – Дольше мне бы не