Наш человек в Киеве - Евгений Львович Зубарев

кувалдами, а потом ещё отогнули металлические листы в том месте, где они прикрывали замки. Те оказались выдраны, а дверь – не запертой. В коридоре за дверью оказалось темно, и только уличный свет осветил мне ступеньки лестницы. Стало ясно, почему отсутствовал дежурный свет – все плафоны и лампочки были разбиты, похоже, той же кувалдой, которой крушили входную дверь.

Я осторожно прошёл вперёд по засыпанному обломками коридору. Несколько дверей по сторонам справа и слева тоже были выломаны, в комнатах оказалось пусто.

Я заглянул в свой бывший номер. Там, поверх белоснежных, но окровавленных кружевных покрывал, ничком лежала Алёна Григорьевна.

Мне показалось, что она мертва, но, когда я вошёл, она повернула голову ко мне, и я увидел её лицо. Точнее, то, что было когда-то лицом.

Она что-то пробормотала, но я не расслышал.

– Алёна Григорьевна, что вы говорите?

Она опять беззвучно зашевелила чудовищно вздувшимися губами, и я скорее угадал, чем услышал:

– И сказал Айболит, не беда! Подавай-ка его сюда! Я пришью ему новые ножки, он опять побежит по дорожке…

Я посмотрел на её ноги. Они были грубо и неумело перевязаны ниже колен толстым слоем марли, полностью пропитавшейся кровью. Я осторожно потрогал марлю – кровь была засохшей.

В комнате не уцелело ничего из мебели, всё было разбито.

Из коридора послышался шум. Я отложил камеру в сторону и взял толстую ножку от кровати, готовясь достойно встретить хоть батальон погромщиков. Но в дверном проёме показалось смутно знакомое женское лицо. Это была Анна.

Девушка сначала вздрогнула, увидев меня, но потом тоже вспомнила и, посуровев, сказала, обращаясь к кому-то за спину:

– Проходите, здесь она лежит.

В комнату вошли двое санитаров с носилками, равнодушно отпихнули меня в сторону и деловито принялись перекладывать женщину с кровати на носилки. За ноги они её не трогали.

Я попытался им как-то помочь, но Анна негромко попросила:

– Вы не мешайтесь тут, пожалуйста. А ещё лучше уезжайте совсем. Сами видите, что из-за вас тут бывает.

– Её в больницу повезут?

– Да, я там договорилась обо всем. У мамы там знакомый врач, он поможет.

Я вытащил из кармана все наличные, что остались от командировки:

– Возьмите, пожалуйста – сами знаете, без денег в киевских больницах сейчас делать нечего.

Она взяла деньги, не глядя мне в лицо, убрала в сумочку и отошла от меня подальше, как от прокажённого.

Санитары, наконец, уложили Алёну Григорьевну на носилки, на счёт «три» с натугой подняли их и понесли.

Мы остались в комнате вдвоём, и дочь Алёны рассказала:

– Они пришли вчера вечером. Мама успела закрыть дверь, но они её сломали. Ломали час с лишним, потом начался погром, но полиция так и не приехала, хотя звонили все, и местные тоже. Только утром наряд приехал, тогда полицейские и мне позвонили, чтоб мамой занялась.

– А чего хотели?

– Кто? Полиция?

– Нет, нацики.

– Вас искали. Но мама ничего им не сказала, она же на самом деле не знала, где вы. Они её полночи пытали, обе ноги сломали, лицо изуродовали.

Анна заплакала, но тут же взяла себя в руки, достала платок и вытерла потёки туши и помады.

– Уезжайте. От вас здесь только проблемы.

– От кого – от вас? – не подумав, эхом переспросил я.

– От москалей, от кого же ещё! – с ожесточением выкрикнула она мне в лицо и тут же вышла вон.

Часть вторая

Глава 1

По горячему грязному асфальту Крещатика с натужным кряхтением шла колонна полуживых танков Т-64БМ «Булат», а сразу следом двигались дивизионные самоходные гаубицы «Мста-С» и системы залпового огня самых разных модификаций. Вся техника была откровенно подержанной, и для парада её даже не попытались подкрасить. У некоторых гаубиц были закопчённые стволы, и стоящий рядом со мной в толпе коренастый мужик в камуфляже вдруг начал в подробностях пересказывать соседу результат попадания снаряда такой гаубицы в жилой дом под Донецком.

– …Прошил шестнадцать этажей насквозь, потом в подвале взорвался и всё, братская могила на 80 квартир. Мы даже разбирать там ничего не стали, бесполезно, живых не осталось, а мёртвых разносить по кладбищам некогда было.

– Семён, а как же ты после такого в Киев поехал?

– А куда мне было ехать? В России гражданство ждать пять лет, не меньше. И не факт, что дождёшься. А здесь родственники по линии жены, да и с документами всё нормально, в целом.

– Знакомых тогда много полегло?

– Учительница истории, Оксана Степановна. С третьего класса её знал. Ещё сантехник знакомый, делал мне на даче летний душ и септик. У него так вообще вся семья разом ушла, вместе с ним.

– Ну, так-то ещё повезло, получается, – рассудительно заметил сосед, почёсывая нагретую солнцем лысину.

Семён кивнул:

– Конечно, повезло. Когда началось, у нас многие специально никуда в подвалы не бегали, чтоб, если что, всех вместе, а не по одному. Насмотрелись, как бывает. Ну, когда оставшиеся в живых мучатся, переживают. Это, конечно, не дай бог так никому…

Толпа вокруг вдруг захлопала, застонала в очередном пароксизме восторга:

– Слава Украине, героям слава!

По проспекту неровным строем, ломая ряд, пошли хмурые небритые мужчины в камуфляже.

– Добровольцам слава! Героям слава! – отозвалась на шествие толпа.

Боевики добровольческих батальонов реагировали на всенародную поддержку вяло, большинство шли, глядя себе под ноги, даже не пытаясь чеканить парадный шаг.

– Что-то они прям как фрицы пленные ковыляют, еле шевелятся, – сказал Семёну рассудительный сосед.

– А ты погляди на кресты на технике, чисто вермахт опять на Восточный фронт попёр, – ответил Семён лысому.

Действительно, я тоже обратил внимание, что на всей стоящей сейчас на Крещатике технике красовались такие знакомые всем жителям бывшего Советского Союза белые кресты. Я вот их лично очень хорошо помнил по бесчисленному множеству документальных и художественных фильмов, в которых демонстрировалась немецкая военная техника времён Второй мировой войны. Но, конечно, мне трудно было представить, что однажды я увижу все это наяву, в двух шагах от себя.

– Вот зачем они это делают, а? – неодобрительно вскричал лысый, отворачиваясь от грохочущей за спиной техники. – Ведь совсем нехорошо выглядит! Будто фашисты какие-то.

– В огороде бузина, в Киеве хунта, – ответил ему Семён, бросая подозрительный взгляд на меня.

Я опустил камеру с плеча и сказал ему успокоительно:

– Я независимый журналист, я не с госканалов. И я согласен с ним, действительно нехорошо эти кресты выглядят.

Семён что-то буркнул, но тут снова яростно взревел двигателем БТР рядом, и я не расслышал ответ.

Мимо нас