Наш человек в Киеве - Евгений Львович Зубарев

собрался и вышел из вагона, мучимый всё тем же гнетущим ощущением опасности и неминуемой трагедии, которое не оставляло в Одессе и потом изводило всю ночь, не давая спать, пока я ворочался на сиденьях в душном сидячем вагоне поезда «Одесса – Киев».

В Киеве, в вокзальной автоматической камере хранения, я навестил свою дорожную сумку, но забирать не стал, только оплатил ещё сутки хранения, меньше там не получалось. Пришло в голову посетить на прощание Крещатик. С видеокамерой в привычном потёртом пластиковом пакетике я неспешно направился в центр пешком.

На Крещатике, на площадке перед зданием Киевской городской администрации, опять митинговали. Упитанные женщины и рослые мужчины стояли жидкой цепью напротив административного здания и дружно скандировали неизбывное:

– Банду – геть!

Я привычным движением поднял камеру на плечо и снял несколько простых планов. Активисты, увидев камеру, принялись суетиться передо мной, потом подтолкнули к объективу самого нарядного демонстранта, мужика в красно-белой вышиванке и голубых шароварах из толстой плотной ткани. Майская жара душила Киев с самого утра, мне тоже было жарко в простой рубашке, а уж каково этому украинскому патриоту, было видно по его потному красному лицу и мокрому платочку, которым он непрерывно вытирал липкий лоб.

Разумеется, патриот заговорил на ломаном украинском языке, и, разумеется, его история была банальна – опять новые киевские чиновники раскулачивали старых коммерсантов, отжимая места под ларьки для своей креатуры.

– Мы же на Майдане стояли, бились с кровавым режимом Януковича. И что за это получаем? Нас выгоняют с нашего рынка!

– Москали проникли в городскую администрацию и установили свои поганые москальские порядки? – подсказал ему я.

– Да, они! Агенты Путина! Они хотят уничтожить последние ростки Революции Достоинства!

Передо мной играли в сотый раз один и тот же спектакль одни и те же комедианты. Мне стало настолько скучно, что я рефлекторно зевнул и опустил камеру. Заразившись от моего зевка, начали зевать и полицейские, стоящие неподалёку.

– Я вам ещё про коррупцию не рассказал, запишите ещё, ваши зрители будут потрясены, – забеспокоился патриот в шароварах.

Но нас всех ожидало совсем другое потрясение – на проспекте остановилась видавшая виды четвёрка-«Жигули», из которой выскочили четверо коренастых мужчин в камуфляже с небольшими полотняными сумками в руках. Они уверенным шагом подошли к цепочке активистов и принялись идти вдоль неё, совершая странные манипуляции руками.

Я пригляделся, в изумлении протирая глаза, но мои глаза меня не обманывали – это было ограбление. Мужчины неспешно обшаривали карманы победителей Революции Достоинства, стаскивали цепочки и даже кольца, вынимали серьги, складывая добычу в сумки. При этом никто из активистов не сопротивлялся, отчего группа протестующих манифестантов стала напоминать очередь к досмотровым пунктам в аэропорту.

Камуфляжные грабители работали быстро, и пока мы с моим разодетым патриотом молча таращились на них, они оказались уже возле нас. Один из грабителей протянул широкую волосатую руку к моей камере. На рукаве его камуфляжной куртки виднелось несколько соломинок, да и сам он пах чем-то посконным.

– Давай сюда, – сказал мне крестьянин, попытавшись цапнуть камеру за ручку.

Я рефлекторно дёрнулся назад, переложил камеру в правую руку и встал поудобнее, чтобы треснуть его любимым хуком слева.

– Ты чего? Не понял, что ли? – спросил меня громила, недобро нахмурившись. В левой руке у него вдруг показался пистолет. «Лучше старенький ТТ, чем дзюдо и карате»… Я присмотрелся к пистолету. Судя по стволу и рукоятке, это была пневматическая версия «макарова». Больше того, крестьянский сукин сын держал его так неловко, что была видна заглушка от баллончика со сжатым воздухом.

Но и без боевого пистолета эти четверо выглядели убедительно. Драться с ними мне совершенно не хотелось. Самолёт через несколько часов, кому охота лететь домой с разбитой мордой?

– Камера казённая, отдать не могу, – снизошёл до объяснений я, но встал в боксёрскую стойку так, чтобы у него не оставалось иллюзий по поводу сдачи.

– Казённая? Ну, тогда, конечно, не надо, – неожиданно согласился со мной громила и пошёл дальше по цепочке.

У патриота он неторопливо пошарил в карманах голубых шаровар, нашёл там немного мелочи и старый кнопочный телефон.

– Какой же ты коммерсант, если денег толком не имеешь? – сказал он с неподдельным возмущением, но все же добавил эту добычу в сумку.

– У меня телефон тоже казённый, верни, – пролепетал патриот, кивая на меня.

– Не ври мне, – строго сказал ему наш крестьянин, даже не обернувшись. Сейчас он был занят выниманием серёжек из ушей упитанной белобрысой женщины в цветастом сарафане. Она понуро держала в руках фанерный плакат «банду – геть!» и не сопротивлялась, пока из её ушей выковыривали золото.

На упитанной блондинке представление неожиданно закончилось – один из громил вдруг свистнул каким-то кинематографическим разбойничьим свистом, и все четверо быстрым шагом направились к машине.

Чем дальше они удалялись, тем громче вслед им нёсся ропот ограбленных активистов. Когда двери машины захлопнулись, и «четвёрка» тронулась с места, вслед ей полетел фанерный плакат, который требовал «банду – геть!». Его расчётливо-осторожным движением бросила упитанная блондинка – так, чтобы он, не дай бог, не долетел до машины и не поцарапал бы её и без того истерзанные жизнью крылья.

Потом блондинка повернулась к полицейским.

– А что же вы стояли, скотиняки?! – заорала она так, что зазвенели стекла в окнах мэрии.

На полицейских вдруг заорали все, надвигаясь на них разгневанной толпой.

– Сволочи! Москальские морды!

– Трусливые скоты!

– Сепары поганые!

Мне стало интересно, как объяснят своё возмутительное поведение служители порядка, и я тоже подошёл поближе к полицейскому наряду.

– А что мы можем сделать? – развёл руками старший наряда, усатый рослый капитан. – Приказа не было. А без приказа мы теперь не работаем. Не те времена, не тоталитаризм, как раньше.

– Какие тебе ещё времена нужны, скотиняка?! – продолжала орать блондинка. – Раньше хоть полиция бандитов не боялась! А что сейчас?

– А сейчас демократия, без приказа нельзя, – выкрутился капитан и пару минут по памяти цитировал какие-то скучные должностные инструкции, изредка вскрикивая: – Вот поэтому и нельзя, поняли?

Потом ему это всё надоело, и он увёл троих своих подчинённых внутрь здания администрации.

Я тоже пошёл прочь – мне вдруг пришло в голову заглянуть на минутку в гости к Алёне Григорьевне.

Асфальт на улице Кропивницкого уже не на шутку пыхал жаром – погода разгулялась, солнце палило по-летнему, липы во дворе распустили все свои зелёные листочки, и люди вокруг тоже дружно повеселели, улыбаясь мне. Я улыбался им в ответ, пока не дошёл до металлической двери с надписью «Kropivnitskogo str. Apartments».

Дверь оказалась серьёзно измятой, будто её долбили