Наш человек в Киеве - Евгений Львович Зубарев

мне, разумеется, совершенно не относилось, поэтому я спокойно шёл к переулку до тех пор, пока капитан не оказался у меня на пути.

– Ты глухой, что ли?! – спросил он меня, выставив вперёд левую руку. Она жёстко упёрлась мне в правое плечо. Я попробовал сбросить её и протиснуться мимо, но он повторил заход с рукой, на этот раз уже не маскируя удар – он действительно ударил меня с левой в плечо, и я остановился.

– Документы предъявите, гражданин, – сказал он мне с плохо скрываемой ненавистью, окаменев квадратным лицом.

Его правая рука при этом легла на кобуру пистолета, а сам он внимательно следил за моими руками.

Я поднял свои руки, показав ему пустые ладони.

– Всё в порядке, командир. Я просто турист. Капитан, ты не нервничай так. Я просто приехал в Одессу в гости.

Капитан неожиданно улыбнулся, убрал руку от моего плеча и уже гораздо спокойнее сказал:

– Турист, ага. Москаль, что ли? Говор тебя, извини, брат, выдаёт. Документы всё равно придётся показать, такой порядок.

Я сунул руку во внутренний карман и достал российский паспорт. Мне вдруг стало понятно, что этот документ удовлетворит одесского полицейского больше, чем приказ о награждении его Героем Украины или премией в сто долларов имени Степана Бандеры.

И правда, полицейский неспешно листал страницы моего паспорта с каким-то странным выражением на суровом лице. На прописке он задержался, потом внимательно изучил штамп военнообязанного, а потом с видимым сожалением захлопнул книжицу и вернул её мне.

– Надолго к нам?

– К сожалению, уезжаю послезавтра.

– «К сожалению, уезжаю послезавтра», – повторил он за мной всё с тем же странным выражением на суровом лице.

До меня вдруг дошло, что он хотел мне сказать.

– Понимаешь, я всего лишь журналист. Просто фиксирую, что тут у вас происходит, – объяснил я, убирая паспорт за пазуху.

– Молодцы вы там, что тут скажешь. Вы, значит, просто фиксируете, что тут у нас происходит, – опять эхом повторил он за мной.

Я заглянул ему в глаза. Его глаза смотрели на меня почти равнодушно, но некое недоумение там всё-таки читалось.

Он стоял передо мной в этом своём нелепом тёмно-синем костюме с ещё более нелепым синим бронежилетом, а позади него уже начинали галдеть группы юных отморозков с жёлто-голубыми флагами и свастикой на чёрных повязках.

– Смерть ворогам! Москаляку на гиляку! Слава Украине! Жидам смерть! Смерть ворогам! – донеслось привычное.

– Ну, ладно, иди, москаль, фиксируй, что тут у нас происходит, – сказал мне капитан. – Как твой канал называется, «Дискавери» или «В мире животных»?

Он вдруг резко, через левое плечо, развернулся и размашистой походкой пошёл к своим.

Этот поход к Куликову полю я, наверное, запомню на всю жизнь. Я неспешно шёл по залитым солнцем чистым одесским улочкам, по городу, который в Советском Союзе всегда воспринимался весёлым жизнерадостным мегаполисом, где живут необычайно остроумные и добрые люди. Они потом смешили весь советский народ по телевизору, создавая необычайно остроумные, весёлые и жизнерадостные скетчи.

Но весёлых жизнерадостных горожан мне в этот раз по пути не попалось. Улицы были полны приезжих националистов, которые явились сюда, похоже, со всей Украины.

За три квартала до Куликова поля я наткнулся на группу злобной и пьяной молодёжи в два десятка человек, которые всерьёз попытались проверить у меня документы.

– Здравствуйте, добрый пан. Будьте так ласковы, покажите нам свой аусвайс, – сказал мне на непонятном языке самый жирный из них, перегородив мне путь в узком месте на символичной улице имени Бунина – популярного русского писателя.

– Пожалуйста. Вам именно аусвайс нужно показать? – вежливо откликнулся я, доставая удостоверение польского телеканала.

– О, какой хороший аусвайс! Вы наш друг из демократической Польши. Спасибо, конечно, проходите, – сообщил мне мой упитанный друг, освобождая проход.

Я убрал свой хороший аусвайс обратно в карман и пошёл себе спокойно дальше. Но внутри всё кипело – хотелось ударить жирного в челюсть, засунуть ему повязку со свастикой в рот, а потом вынуть её и заставить проговорить мне на камеру что-нибудь общечеловеческое и толерантное, вроде: «Русские люди – это тоже люди, и они не должны подвергаться никакой дискриминации».

Но это были мечты, я понимал, что это всё нереально – такой лозунг не поддержит ни одна страна демократического Европейского союза, и тем более его не поддержит демократическая Америка. Есть нации, которые намного равнее прочих, и русские к ним не относятся. Русским надо поднакопить ещё немного ядерных ракет, систем ПВО и золота в слитках, и тогда, возможно, проблема местечкового расизма и шовинизма будет решена сразу во всем мире. Правда, к тому времени ядерных ракет и денег могут поднакопить китайцы, и по этой причине вопросы международной толерантности заиграют другими красками, но уж к этому времени, надеюсь, я буду мёртвым и потому безупречно толерантным с точки зрения любого фашиста.

…Я дошёл до Куликова поля и увидел там огромную толпу возбуждённых, возмущённых и расстроенных людей. Насколько я понял, их не пускали на площадь возложить цветы к месту массового убийства русских жителей Одессы.

Сожжённое вместе с оппозицией два года назад здание Дома профсоюзов и сама площадь были огорожены огромным забором по периметру, а на подходах к забору стояли плотные полицейские цепи. Проход осуществлялся через рамки металлодетекторов, но я спокойно прошёл через них под внимательными взглядами полицейских, даже не вынимая камеру из пакета.

Рядом с рамками стояла группа спортивного вида молодых людей, многие из которых были в камуфляже. Впрочем, среди них были и просто парни в спортивных костюмах и даже несколько девушек. На собравшихся они смотрели с нескрываемой ненавистью и презрением, грызли семечки и плевали шелуху в сторону толпы.

Я достал камеру, и ко мне тут же подошли несколько женщин из числа демонстрантов.

– Хорошо, что есть пресса. Расскажите всем, что мы пришли на траурный митинг, а не драться с этими мразями. Посмотрите, какие они свиньи – они гадят там, где стоят, как животные, – возмущённо сказала мне одна из женщин, показав на нациков. Те всё услышали и с явным вызовом принялись плеваться шелухой ещё энергичнее.

– Наших мужиков, одесситов, кого убили, кого посадили, остальных запугали. У нас в принципе интеллигентный город, а когда сюда приезжает это нацистское быдло из Львова или Харькова, оно избивает всех очень легко, потому что некому всерьёз сопротивляться. А полиция сама боится нацистов, – рассказала мне другая женщина.

Действительно, толпа одесситов вокруг меня явно не была готова к силовому противостоянию – на акцию явились в основном женщины и пожилые мужчины.

Полиция вела себя очень