Викинг. Страсти по Владимиру Святому - Наталья Архипова

Рогволода убили, проклятье осталось. Откуда ему было знать, что собственное потомство проклинает?

Владимир никогда не рассказывал Добрыне об этих словах, сначала не мог прийти в себя от сотворенного, потом научился у варягов не обращать внимания, а потом показалось, что справился. Он загнал это воспоминание глубоко в свою память, чтобы не всплывало даже при виде Рогнеды.

Рогнеда Рогволодовна… Любил и любит ее, чего уж там скрывать. Любит сильней, чем любую другую женщину, и разлюбить никогда не сможет. Но каждое мгновение с ней – это воспоминание о том страшном дне. Она никогда не напоминала, кроме последней ночи, но и тогда не за себя высказала, а за убитых родных. Понимал ведь, что не простит, но отказаться от нее не мог.

Это и впрямь было похоже на колдовство – Владимир вдруг стал вспоминать всех, кого убил сам или убили по его приказу, всех, кого обесчестил, унизил, обидел. Не он один, так поступали все вокруг, даже христиане. Не только викинги твердили: убей или будешь убит, разве не так крушили черепа и кости врагам, соперникам или просто добыче христиане?

Чем больше думал, тем сильней мучила бессонница, из-за которой слезились глаза, и голова болела так, словно по ней ударили боевым топором, вмяв шлем в кости. Однажды даже осторожно проверил рукой, не получил ли и впрямь удар, сгоряча не заметив? Нет, голова как голова, без вмятин. Но раскалывалась даже от громких звуков. А глаза от яркого света болели, приходилось прятаться в полутьме.

Наверное, нужно было срочно уходить из разоренной Корсуни, но Владимир чего-то ждал.

Из Константинополя пришел ответ, что царевна спешит к своему жениху.

Владимир только поморщился:

– Может, не торопиться, не очень-то и нужна.

Она приплыла скоро.

На пристани царевну встретил только корсунский священник, стал что-то торопливо объяснять, принцесса спрашивала, он отвечал… Наконец, Анна кивнула:

– Пойдемте к нему.

Князь встречать не вышел – яркий свет был уже просто невыносим, потому Владимир сидел в комнате с одной-единственной свечой. В голове не просто гудело, там вспыхивали какие-то молнии, словно Перун гневался у него внутри или Тор бил своим молотом.

Царевна Анна, войдя внутрь, даже не сразу увидела будущего мужа. Толпившиеся позади придворные дамы и служанки с беспокойством оглядывались. После великолепия императорского дворца Константинополя разоренная Корсунь казалась ужасным местом, а небольшая темная комната и вовсе норой или тюрьмой.

Анна повернулась к своим дамам:

– Вы можете идти. Мне нужно поговорить со своим супругом.

Закрыла дверь за собой плотней и присела на стул перед столом, за которым, отвернувшись от свечи, сидел Владимир.

Даже в полутьме было видно, что князь красив. Да, измучен болезнью, неудачами, чем-то еще, но хорош собой.

– Я Анна, дочь императора Романа.

– И шлюхи Феофано? – усмехнулся князь.

Сейчас эта женщина была так далека от того покоя, который ему необходим! Хотелось просто прогнать, но для этого потребовалось бы открыть двери, кого-то позвать, закричать, а голова и без того раскалывалась.

Царевна словно не заметила нелестную характеристику собственной матери. Она неожиданно поинтересовалась:

– Чего вы хотите, князь?

– Что?

Дура? Если требовал в жены, то чего же хотел?

– Чего вы сейчас хотите?

Владимир очень хотел, чтобы она ушла, но сказал иное:

– Не знаю, чего больше – убить себя или всех, кто вокруг.

Анна неожиданно согласилась:

– Тогда мы хотим одного и того же. Я тоже хочу убить всех вокруг.

– Начните с меня… Одна жена уже пыталась.

– Князь, вам надо заново креститься, чтобы смыть все прежние грехи. Станет много легче.

– Угу… Как после бани.

Анну передернуло от этих слов, но она сдержалась, тем более Владимир сделал полупрезрительный выпроваживающий знак, давая понять, чтобы невеста ушла.

– Я распоряжусь, чтобы приготовили купель.

В ответ последовал еще один выпроваживающий жест.

Анна вышла вон, плотно прикрыв дверь. Хорошо, что придворные не слышали, не то завтра весь Константинополь знал бы, как киевский дикарь обращается со своей женой. Даже не женой, а пока еще невестой.

Царевне стоило усилий взять себя в руки, но она сделала вид, что просто ничего не видит после полутьмы комнаты. Подозвала к себе священника, что-то тихо сказала, тот закивал, засуетился. Остальных попросила:

– Подождите нас во дворе, здесь слишком мало места и слишком жарко. Попробуйте найти тень сами, я не могу вам помочь.

Она держалась по-королевски, извиняясь, что в разграбленной Корсуни не может предоставить своим придворным хорошие условия, но думала только об одном: как заставить этого дикаря хотя бы выйти из комнаты к купели.

Он крещен? Это не столь уж важно, викингов крестили по многу раз, она должна лично убедиться, что это произошло с человеком, который, возможно, будет ее мужем…

Царевна вышла, а Владимир остался сидеть, прикрыв глаза. Что она там сказала?

Смыть все грехи… Хорошо бы. А что смывать:

– Разорение птичьих гнезд?

– Деготь, тайком влитый в бочку с медом у противного грека-торговца на торжище в Киеве?

– Умоляющие глаза Дануты: «Не позорь меня, князь, отец убьет!»?

– Обиду Алохии?

– Бесчестье Рогнеды?

– Убийство Рогволода?

– Убийство его сыновей?

– Гибель Ярополка?

– Гибель стольких детей в Родне?

Убийства, убийства, убийства… Сколько их было? Не счесть. Для Рагнара все было просто – убей или будешь убит, а для него самого? Сколько раз убивал или приказывал убить, хотя мог сохранить жизнь?

Сколько раз женщин бесчестил просто так, потому что князь, потому, что все можно!

Упивался своей властью, вседозволенностью. Ответ держал только перед богами, как учил Рагнар, но потом от Одина отказался ради Перуна – свой же славянский бог. А Перуна сменил на всепрощающего Христа.

Владимир подошел к распятию, пытаясь разглядеть сквозь застилающий глаза туман:

– Ты меня простил? Что простил, а что нет? Или все простил – убийства, предательства, жестокость? Потому, что совершались они над язычниками? Но ведь я, поднимая меч, никогда не спрашивал, в каких богов человек верит, убивал и все! Рагнар учил так: убей или будешь убит. Никто никогда не спрашивал, не один я.

В комнату заглянул слуга:

– Все готово, князь.

Владимир откликнулся: