Девочка с самокатом - Дарёна Хэйл

Если, конечно, живые мертвецы решат, что не против своей вечностью поделиться.

С каждым шагом один из них всё ближе и ближе. С каждым шагом, наверное, ближе и ближе и все остальные – зомби реагируют на шум, зомби не могут не слышать, как он рычит и подвывает от предвкушения плоти.

Хотя кто знает, вдруг это просто скулёж от тоски, плач одиночества.

Эмбер только сейчас замечает: её пальцы стиснули руль так, что рискуют сломаться.

– Хочешь со мной? – спрашивает Калани. Несколько секунд он смотрит туда, куда уехали Лисса и Вик – двое на сверкающих мотоциклах, а потом оборачивается к ней.

Его тёмные глаза кажутся бесконечно добрыми и бесконечно беспечными, и Эмбер пожимает плечами.

– У нас немного разная скорость.

Она знает, что сейчас произойдёт, и потому чувствует злость. На четверть это – злость на Калани, который вот-вот застегнёт шлем и уедет, оставив её посреди площади, рядом с остолбеневшим Максом и утробно воющим мертвецом, и на три четверти – злость на саму себя, которая должна была это предвидеть. Они на гонках, это спорт, соревнование, состязание, игра, что угодно, и победитель здесь будет только один.

Нельзя просто так взяться за руки и поехать на финиш толпой. Даже вдвоём, по сути, поехать нельзя – рано или поздно придётся разжать пальцы и каким-то неведомым образом решить, кому же достанется право быть первым.

Улыбка Калани напоминает Эмбер, что выигрывать она изначально не собиралась.

– Давай, – говорит он, протягивая ей руку, и Эмбер решается.

Спрыгнув с самоката, она отработанным движением складывает его пополам и немного неловко забирается на кожаное сидение позади Калани. Его рюкзак она пристраивает на сетку над задним колесом, а самокат укладывает перед собой, на колени, и он немного торчит в разные стороны, так что остаётся только надеяться, что гонки по узким пространствам им в ближайшее время не светят.

Ремень Калани под её пальцами кажется горячим и твёрдым, и Эмбер хватается за него, чтобы не упасть. Когда мотоцикл под ними взбрыкивает, набирая ход, она прижимается щекой к широкой спине, обтянутой потёртой кожаной курткой, и, на мгновение прикрыв глаза, позволяет себе поверить в то, что всё это скоро закончится и закончится обязательно хорошо.

Шлема у неё нет, так что ветер, захлёстывая с боков, треплет волосы в разные стороны и круглым парусом надувает футболку. Он тёплый, этот ветер, тёплый и обманчиво ласковый, а ещё пыльный, и Эмбер почему-то думает, что ветру здесь, в мёртвом городе, наверное, до ужаса скучно: вся бумага сгнила, ни одного разноцветного клочка не осталось, и играть больше не с чем.

«Мне бы твои проблемы», – улыбается Эмбер.

От куртки Калани пахнет солнцем, машинным маслом и потом. И гаражом, в котором они провели столько времени.

Эмбер понятия не имеет, куда Калани направляется (а спрашивать бесполезно, потому что бьющий в лицо ветер сорвёт все слова с языка и унесёт их куда-нибудь далеко-далеко – так, что никто не услышит, да и рёв мотоцикла никак не располагает к беседам), но скоро его тактика становится для неё очевидной. Калани старается держаться поближе к окружающей город стене.

Её строили второпях, без проекта и долгих расчётов, без намёков на какое-либо удобство (удобство для живых мертвецов – что, серьёзно?), и потому у них нет возможности просто оседлать мотоцикл и проехать весь город по кругу так, чтобы стена постоянно оставалась по левую руку. Кое-где она примыкает к домам, кое-где тупиком упирается в улицы, где-то – почти скрывается за горой развалин и заржавевших машин. Быстрого и лёгкого пути нет, и Эмбер уверена: даже если бы изначально он и существовал, организаторы гонок сделали бы всё возможное для того, чтобы избавиться от него. Усложни жизнь финалистам – порадуй тех, кто остался у телевизора; простое и вместе с тем непреложное правило.

Но оставаться рядом со стеной – лучший способ найти выход из города. Можно, конечно, понадеяться на авось – и броситься по улицам наугад, или просто рвануть через заброшенные улицы, наперерез, рассчитывая, что выход окажется зеркальным отражением входа, но всё это было бы глупо. Их финал – почти лабиринт, а выбраться из лабиринта всегда сложно, поэтому Эмбер ни на минуту не думает, будто бы финишный створ может оказаться прямо напротив стартовых ворот.

Финишный створ может оказаться где угодно, но он совершенно определённо окажется где-то в стене, поэтому держаться стены – лучшее, что они могут сделать.

Они и держатся. Ну, насколько это возможно.

Эмбер пытается приглядываться и прислушиваться – не зарычит ли где-нибудь мотоцикл Лиссы, не сверкнут ли на солнце колёса лыжероллеров Макса, но ничего подобного не происходит. Или она просто не замечает. Или у них другая стратегия. Или мёртвый город слишком велик для того, чтобы им пересечься. Или ещё что-нибудь…

Она перестаёт думать об этом, когда мотоцикл под ними, резко вильнув, застывает на месте. Мысли вылетают из головы, словно выбитые неведомой силой, и Эмбер сначала больно утыкается носом в спину Калани, а потом моментально спрыгивает с сиденья – мотоцикл начинает заваливаться на правый бок.

Калани удаётся его удержать, но раздосадованный взгляд скрыть от Эмбер не получается.

– Что случилось? – спрашивает она, когда он нервным движением расстёгивает ремень шлема под подбородком.

Шагнув вперёд, она одной рукой принимает шлем (в другой – самокат, который она не бросит ни в какой ситуации). Калани, опустив мотоцикл на землю, осторожно нажимает на колесо, а потом кивает на разбитый асфальт.

– Прокололи, похоже.

Самокат в левой руке наливается тяжестью, как будто напоминая о себе: смотри, мои колёса проколоть невозможно, и бензин во мне никогда не закончится, потому что его попросту нет, я твой самый надёжный друг и никогда тебя не предам.

Эмбер только вздыхает. «Я знаю».

Мотоцикл Калани подкинул им сюрприз прямо посреди площади, поразительно похожей на ту, с которой они начали своё путешествие внутри мёртвого города. Разве что дома, окружающие площадь, выглядят ещё более устрашающими, а деревья, которые раньше наверняка были аккуратной аллеей, больше похожи на клубки проволоки, неаккуратно тянущиеся в разные стороны.

Ближайшее из зданий привлекает внимание Эмбер, но дело не в близости. Дело в широком, почти плоском крыльце, возле которого они волей судьбы остановились, и в огромных колоннах, уходящих вверх, упирающихся в ничто – видимо, козырёк над ними разрушило ветром и временем, а может быть, город пытались бомбить, она, если честно, не помнит. Но колонны остались, и, несмотря ни на что, они выглядят нерушимыми. Очень странное ощущение. Эмбер хочется к ним прикоснуться.

Это был театр, почему-то решает она. Хавьер рассказывал ей про театры.

В новом мире их больше нет.

Борясь с искушением войти внутрь, Эмбер задаёт Калани вопрос: