Девочка с самокатом - Дарёна Хэйл

Калани говорит так красиво, что единственное, о чём Эмбер жалеет, это о том, что Дженни сейчас не рядом. Дженни могла бы записать его слова в свой блокнот, запомнить их, зафиксировать их чернилами на бумаге, донести их до кого-то ещё. Без Дженни эти слова услышит только она.

Достав из рюкзака фонарик, Калани заходит в зал. Эмбер шагает следом за ним. Мраморный пол под ногами сменяется мягкой дорожкой, и это ощущение оказывается неожиданно неприятным: Эмбер понятия не имеет, как долго служат ковры, но почему-то ей кажется, что прямо сейчас ворс распадается у неё под ногами.

Воздух здесь застоявшийся, спёртый, и ей становится трудно дышать.

Луч фонарика выхватывает из темноты одно сиденье за другим. Их номера скрываются под слоем пыли, и теперь Эмбер хочется чихнуть уже по-настоящему. В носу начинает щипать, а горло перехватывает, словно пыль, поднявшись от их шагов, сворачивается вокруг её шеи удавкой. Самое странное, что ей всё ещё не хочется уходить.

Прочистив горло, она откашливается и указывает Калани на сцену.

– Туда.

– Не думаю, что стоит туда подниматься, – говорит он, когда они подходят поближе. Даже ступеньки выглядят ненадёжными, не то что сами подмостки.

Сцена абсолютно пуста.

Каким бы ни был последний шедший на ней спектакль, всё, что от него осталось, уже успели убрать. Каким бы ни был спектакль, который собирались демонстрировать следующим, к нему ещё ничего не успели подготовить.

Ни декораций, ни мусора, ничего. Только пыль, и в этой пыли – ни единого человеческого следа. Пытаясь это исправить, Эмбер оставляет там отпечаток ладони – сначала своей, а потом берёт Калани за запястье и опускает его руку на сцену. Поняв её мысль, он выводит пальцем их имена и сегодняшнюю дату.

Если когда-нибудь хоть один человек войдёт в эти печальные стены, он поймёт, что был здесь не один.

Ну, во всяком случае, Эмбер хочет так думать.

– Пойдём, наверное, – говорит она тихо, не отпуская запястье Калани, и они уходят из зала, но только затем, чтобы сперва заглянуть в каждое помещение, какое только встретится им на пути.

Эмбер бродит между декораций, пытаясь догадаться, к какому спектаклю они относились, перебирает реквизит (и прибирает к рукам тяжёлую биту, видимо, приготовленную для постановки про Апокалипсис), осторожно трогает тяжёлые платья, которые выглядят так, словно не было никаких десятилетий между их последним мигом на сцене и этой секундой, когда Эмбер, снимая их с вешалки, осторожно прикладывает к себе. Калани одобрительно хмыкает, когда она прижимает к шее нежный газовый шарф потрясающе яркого красного цвета, и хмыкает ещё раз, когда она протягивает ему военную форму. Он прикладывает её к себе, придерживая руками, и шутливо закатывает глаза, мол, что за глупости, а Эмбер только смеётся и поднимает вверх большой палец.

– Тебе идёт!

Она понятия не имеет, чья это форма, лётчика или пехотинца, танкиста или артиллериста, но ему и правда идёт. В такой форме с него можно было бы рисовать афишу для этого театра или обложку для книги…

– Поищу себе такую, когда выберемся отсюда, – усмехается Калани в ответ. – Кстати, о «выбираться отсюда»…

Им пора. Им действительно пора, и Эмбер неожиданно ощущает удивляющее её саму сожаление. Спокойствие совершенно точно не для неё, но в этом пыльном, заброшенном театре она, пожалуй, могла бы остаться чуть дольше.

Время, как обычно, шутит нелепые шутки: именно тогда, когда ей нужно спешить, его так хочется поставить на паузу, хотя раньше, пока оно тянулось резиной, его неудержимо хотелось перемотать или хотя бы ускорить.

Когда они выходят из театра, на улице уже начинает темнеть. Мотоцикл Калани выглядит в подступающей темноте мрачным островом, но вовсе не он привлекает внимание Эмбер. На одной из дальних улиц она замечает движение, и это движение, если глаза её не подводят, становится всё ближе и ближе.

Эмбер старается не смотреть на ситуацию пессимистично, но вряд ли это Кэт, Макс, Вик или Лисса. Она готова поспорить на что угодно: там, вдалеке – живые мертвецы, и с каждой секундой они приближаются. С каждой секундой неясные тени становятся чётче и чётче, обрастают подробностями, и Эмбер может различить их в деталях. Вот неровная, заваливающаяся на бок походка одного зомби, вот второй – совсем низкий, едва ли ей до плеча, вот третий – и у него, кажется, нет рук, а вот руки четвёртого выглядят неестественно длинными, словно к ним что-то привязано…

Всего у неё получается насчитать шестерых.

Адреналин разгоняется в венах, и Эмбер чувствует, как её захватывает знакомое ощущение: предвкушение скорости, ожидание опасности… Каждая эмоция обостряется, становится ярче в тысячу раз, но Эмбер никогда прежде не делила это состояние с кем-то ещё.

И, раз уж она с кем-то ещё, в противовес адреналиновому наслаждению приходит нечто другое. Чувство ответственности.

Эмбер осторожно берёт Калани за локоть.

– Вернёмся? – быстро спрашивает она, готовая в любую минуту сорваться и побежать. Готовая в любую минуту сделать всё, что угодно.

И возвращаться на самом деле ей вовсе не хочется.

Как и ему.

– Нет. – Калани качает головой, измеряя взглядом расстояние между мертвецами и мотоциклом, быстро окидывая взглядом тёмные улицы, придумывая лучшую траекторию.

Они оторвутся без проблем, как думает Эмбер.

– Внутри здания, по крайней мере, вполне безопасно, – осторожно напоминает она.

Калани кивает, продолжая шагать к мотоциклу. Эмбер спускается с крыльца следом за ним и слышит спокойное:

– Да, внутри здания безопасно, но ещё, находясь внутри здания, мы не выберемся из города. Кто ты такая и куда дела Эмбер, девочку, которую хлебом не корми – только дай сорваться с места и побежать?

Он улыбается, быстрыми движениями закрепляя рюкзак над колесом, и кивает на сиденье: садись. Эмбер переступает с ноги на ногу и, дождавшись, пока Калани наденет шлем и сядет за руль, устраивается позади него.

– Эта девочка здесь, – говорит она тихо. – Просто раньше она всегда бегала одна, а теперь волнуется за тебя.

Он с удивлением оглядывается на неё.

– Не нужно за меня волноваться. Я обещаю, всё будет в порядке.

Мотоцикл отзывается согласным рёвом, когда они срываются с места. Зомби, реагируя на звук, срываются следом за ними, и Калани, словно специально для Эмбер, не уходит в ближайший переулок, а, наоборот, устремляется зомби навстречу. Играючи, он закладывает крутой вираж прямо перед искорёженными, воняющими гнилью телами (Эмбер кажется, что даже грохот мотора не заглушает их визга), и двое мертвецов, не в силах повторить крутую дугу, врезаются в угол дома.

Они падают, а Эмбер зачем-то оглядывается. Может быть, для того, чтобы увидеть, как по асфальту покатятся два тёмных шара – их головы. Может быть, для того, чтобы понять, что низкорослый мертвец – ещё ребёнок и, кажется, девочка. Может быть, для того, чтобы узнать длиннорукого.