Девочка с самокатом - Дарёна Хэйл

К его рукам привязано не что-то, а лыжные палки. Одна нога всё ещё путается в обломанной лыже, мешающейся своими колёсиками. Будь на улице чуть светлее, Эмбер наверняка разглядела бы на его шее большое родимое пятно. Или слишком острые зубы во рту.

Это Макс. Ну, или, точнее, то, что когда-то им было.

Что было силы вцепившись в куртку Калани, Эмбер отчаянно пытается сдержать тошноту. Желудок подбирается к самому горлу, на глазах выступают слёзы, и она крепко жмурится, чтобы не дать им пролиться.

«Здесь нет Антонио, – говорит Эмбер самой себе. – Никто не подарит тебе пулю в лоб, если мертвецы до тебя доберутся».

«Тогда не позволяй им добраться», – как наяву слышит она голоса Хавьера и Дженни.

Зомби всё ещё бегут за ними, и впервые за всё время Эмбер думает, что, возможно, сказать это проще, чем сделать.

На улицах мёртвого города – они проехали достаточно, чтобы Эмбер могла рассуждать об этом, – полным-полно крупногабаритного мусора, так что уйти от зомби несложно. Там, где мотоцикл Калани легко протискивается между остовом фуры и кирпичной стеной (Эмбер не успевает даже испугаться за собственные колени, опасно торчащие в разные стороны), мертвецы с визжанием врезаются и в стену, и в фуру. Там, где мотоцикл Калани легко уходит с одной полосы на другую, зомби теряют время, запинаются в выбоинах, отстают – и рычат так, что у Эмбер громыхает в ушах.

Да, улицы мёртвого города вполне приспособлены для того, чтобы легко уйти от живых мертвецов, Эмбер успевает это понять. Равно как и то, что легко оно только теоретически. На практике… Зомби не только гонятся за ними. Они, привлечённые шумом и визгом, бегут к ним из каждого переулка, и слова Антонио о сотне кажутся чистым враньём.

Самое смешное, что Эмбер вовсе не страшно. Нет ни времени, ни смысла бояться – нужно, во-первых, уносить ноги (пусть и ответственность на этом лежит сейчас в основном на Калани), а во-вторых, пытаться придумать что-нибудь, что позволит бессмысленному бегству превратиться в безопасный отрыв. Потому что сейчас безопасностью и не пахнет: те мертвецы, что почти догнали их в самом начале, давно отстали, но на их месте рычат и скалятся новые. Кто знает, сколько ещё их будет, из каких переулков…

«Надо что-то менять», – думает Эмбер.

Она ощущает себя приманкой. Куском мяса, на запах которого сбегаются дикие животные и брошенные собаки, с той лишь разницей, что зомби не чувствуют запаха.

Они слышат шум.

– Калани! – кричит Эмбер, привставая на сиденье. Её губы почти прижимаются к его чёрному шлему, но она всё равно не рассчитывает, что Калани расслышит. – Калани!

Перегнувшись через его плечо, она дотягивается до руля. Наверное, сейчас она имеет все шансы – на радость зомби и соперникам, а ещё тем ребятам у телевизоров – угробить их обоих, но ей всё равно. Эмбер знает, что должна что-то сделать – и она это делает. Она повисает на руке у Калани, лишая его возможности полноценно управлять мотоциклом, заставляя сбросить скорость, и надеется только на то, что сейчас произойдёт то же, что и всегда: что он поймёт её без единого слова.

Не дожидаясь, пока мотоцикл остановится, Эмбер спрыгивает – ботинки тяжело пружинят о землю, приземление ударом отдаётся прямо в голову, куда-то между лбом и виском. Одной рукой она хватает свой самокат, другой дёргает Калани за куртку. Он спрыгивает следом за ней.

Брошенный мотоцикл падает на асфальт, высекая искры рулём. Колёса всё ещё крутятся, и именно эта картинка почему-то стоит у Эмбер перед глазами, когда она бросается прочь.

Калани догоняет её в считанные секунды. Они бегут рядом.

На ходу он сдёргивает шлем с головы и кричит:

– Почему?

В детстве Эмбер много бегала. С Виком, наперегонки. В детстве Эмбер много бегала, и она знает: если бежать нужно долго и далеко, то дыхание нужно беречь. Не разговаривать. Но не ответить она тоже не может.

– Их привлекает шум, – выталкивает она из враз пересохшего горла.

Калани кивает и, широко размахнувшись, на бегу запускает шлем в одну из витрин, оставшихся у них за спиной. Чудом уцелевшее до них стекло теперь со звоном рассыпается на осколки, и мертвецы, визжа, устремляются туда.

Это – передышка, но Эмбер боится загадывать, насколько недолгой может она оказаться. Рёв мотора больше не может привлечь к ним внимания, но и бесшумного бега, как ни крути, не бывает. Они оба дышат хрипло и загнанно, их ноги ударяются о землю гулко и тяжело, самокат в руке Эмбер чуть дребезжит, а рюкзак глухо бьёт по спине. Кожаная куртка Калани скрипит в такт мерным движениям его рук, нагнетающим воздух в лёгкие.

«Было бы здорово, – думает Эмбер, – если бы финиш оказался где-нибудь здесь».

Окажись финишный створ совсем рядом, и он бы решил все их проблемы – за раз.

Окажись финишный створ совсем рядом, они бы, скорее всего, его не заметили. И не только потому, что в голове в ритме сумасшедшего биения сердца бьётся единственное слово – «бежать», но и потому что в мёртвом городе царит кромешная тьма.

Тьма наводит Эмбер на ещё одну мысль. Что делают люди нового мира, когда на новый мир опускается темнота? Спят. Прячутся в домах. Ищут безопасное место.

Она почти успевает приметить одно – и уже протягивает руку, чтобы, поймав Калани за рукав, броситься в тёмный подъезд, как из ближайшего переулка на них выплёскивается новая волна мертвецов.

Бежать больше некуда, и, перехватив самокат поудобнее, Эмбер бьёт. Она ударяет ещё раз, а потом ещё и ещё, а потом перебрасывает самокат безоружному Калани и, одним движением стянув с плеч рюкзак, начинает драться уже рюкзаком.

– Тебе когда-нибудь снились кошмары о гонках? – кричит Калани.

Их уже нашли, им нет смысла стараться быть тише, можно орать во весь голос. Может быть, Кэт, может быть, Вик или Лисса, может быть, кто-то окажется рядом и поможет им справиться с зомби – или хотя бы отвлечёт часть этой волны на себя.

– Нет, – кричит Эмбер в ответ.

Рюкзак в вытянутых руках кажется невероятно тяжёлым. Эмбер не знает, что там внутри, она не заглядывала, наверняка то же самое, что у Калани, вода и сухари, консервы, фонарик и банки, сигнальные ракеты и клей, но это неважно. Важно, что всего этого хватает для мощных ударов. Мертвецы отшатываются, и Эмбер даже удаётся снести одному из них голову.

– Мне тоже. А теперь, кажется, будут!

Звучит не слишком весело, но главное, что звучит, главное, что Калани не теряет присутствие духа, и Эмбер хочется быть достойной его, быть такой же смелой и сильной.

– Подумаем об этом, когда выберемся отсюда! – рычит она сквозь зубы, уклоняясь от тянущихся к ней рук.

– Когда выберемся, – эхом отвечает Калани.

На самом деле не существует никакого «когда». Завтра, послезавтра и всё остальное одинаково теряет смысл, когда рядом с тобой одна за другой открываются страшные зловонные пасти, которые когда-то были обычными человеческими ртами – точно такими же, как у тебя. Рядом с тобой одна за другой хватают воздух костлявые, сгнившие руки, похожие на что угодно – на птичьи лапы, ветки деревьев, голые остовы телевизионных антенн, но только не на человеческие конечности…