Беспокойное лето 1927 - Билл Брайсон

Книга не могла выйти в худший момент для репутации Гардинга. В его родном городе был возведен мемориал в виде огромной ротонды, торжественное открытие которой было намечено на 4 июля. Традиции и этикет требовали присутствия на ней Калвина Кулиджа, действующего президента той же партии, но из-за скандала, связанного с именем Гардинга, он отказался присутствовать. Церемонию много раз переносили на неопределенный срок, что можно было счесть серьезным оскорблением для родственников Гардинга. (В конце концов церемонию открытия мемориала провел Герберт Гувер, о котором говорили, что он готов присутствовать даже на торжественном открытии ящика стола.)

На 4 июля, то есть на День независимости, который, по случайности, был и его днем рождения, Кулидж решил остаться в Южной Дакоте, где ему жилось легко и спокойно. В знак благодарности за такую рекламу своего штата власти Южной Дакоты подарили ему на день рождения ковбойский костюм и коня по кличке Кит, которого описывали как «своенравного», но который, по сути, был необъезженным. Президент был плохим наездником, поэтому он благоразумно предпочел держаться от этого подарка подальше, но другой подарок – огромная шляпа, ярко-красная рубаха, синий шейный платок, широченные ковбойские «чапы» и сапоги со шпорами – пришлись ему по вкусу. Он тут же удалился, чтобы переодеться, и через несколько минут вышел в полном облачении американского пастуха. Он выглядел нелепо, но принялся гордо позировать перед фотографами, едва поверившими в свою удачу. «Это была одна из самых забавных сцен в истории Америки», – написал Роберт Бенчли в журнале «Нью-Йоркер» на той же неделе.

Кулиджу понравилась ковбойская форма, и оставшуюся часть лета он облачался в нее при первой же возможности. Как вспоминали его помощники, он часто переодевался вечером, после того как заканчивал исполнять формальные обязанности, чтобы провести несколько часов в роли беззаботного ковбоя.

Пока президент Кулидж наслаждался безмятежным отдыхом в Блэк-Хиллзе, далеко на восточном конце страны четыре банкира из разных стран на негласной встрече заложили основу грядущего кризиса фондового рынка и последующей Великой депрессии. Конечно, в их намерения это не входило, но в итоге эффект от их соглашений был именно такой.

Этими банкирами были Бенджамин Стронг, управляющий Федеральным резервным банком Нью-Йорка; сэр Монтегю Норман, управляющий Банком Англии; Ялмар Шахт, глава Рейхсбанка; и Шарль Рист, заместитель управляющего Банк-де-Франс. Для встречи такого уровня это было довольно неожиданное сочетание любопытных личностей. Одного называли чудаком, другой находился при смерти, третий впоследствии стал активным сторонником нацистов, а четвертый был более или менее обычным человеком, но это в сложившихся обстоятельствах значения не имело.

Встреча проходила в особняке Огдена Ливингстона Миллза на Лонг-Айленде, богатого республиканца, которого незадолго до этого в выборах губернатора штата Нью-Йорк победил (точнее, полностью разгромил) Эл Смит. В качестве утешения Миллзу предложили пост заместителя министра финансов в Вашингтоне. Впоследствии он сменит Эндрю Меллона на посту министра финансов – по иронии судьбы как раз в то время, когда нужно будет расхлебывать последствия благих намерений его нынешних гостей.

Банкиры, наверное, чувствовали себя в своей среде, потому что особняк Миллза напоминал скорее какой-нибудь центральный банк, а не уютный жилой дом. Он располагался в дорогом районе на Золотом Берегу, в окружении парков, на северо-западе Лонг-Айленда, где по соседству с ним на низких холмах и вдоль изрезанных берегов округов Нассау и Саффолк стояло еще около шести сотен больших особняков. Загородные резиденции здесь имелись почти у всех представителей самых богатых семейств Америки: Вандербильтов, Дюпонов, Асторов, Уитни, Морганов, Херстов, Фриков. Некоторые из них походили на настоящие дворцы. Банкир Отто Кан владел замком из 170 помещений, в обеденном зале которого могли разместиться две сотни гостей. Рядом с замком находились гольф-поле из восемнадцати лунок и частный зоопарк. Словно желая компенсировать незнатность своего происхождения, Кан приказал возвести даже небольшую гору. Другие обитатели Золотого Берега строили целые деревни, чтобы улучшить вид из окон своих резиденций; кое-где на общественных дорогах устанавливались ограды и ворота, чтобы случайные прохожие не заходили, куда им не следует.

От особняка Миллза было миль десять до аэродрома Рузвельта, и он находился как раз на пути всех трансатлантических перелетов. За два дня до приезда банкиров над ним пролетал командор Бэрд со своим экипажем на борту «Америки». Новостями о «приводнении» Бэрда в Вер-сюр-Мере и о его торжественном приеме в Париже на протяжении нескольких дней были заполнены все газеты, что банкирам было только на руку. Они не хотели привлекать к себе внимание.

Руководил собранием Бенджамин Стронг, высокий, красивый мужчина пятидесяти пяти лет, жизнь которого, тем не менее, была «омрачена тайными печалями и плохим здоровьем», как выразился историк Джон Брукс. Летом 1927 года у него был усталый и слегка изможденный вид человека, который давно борется с болезнью и проигрывает в этой борьбе. Он постепенно угасал от туберкулеза.

Личная и профессиональная жизнь Стронга представляла собой разительный контраст. Он родился в 1872 году в старинной, но обедневшей семье в сельской части штата Нью-Йорк. Он не мог позволить себе получить образование в колледже и поэтому пошел работать в банк на Манхэттене. Благодаря своему покладистому характеру и прирожденному умению руководить, он быстро поднимался по карьерной лестнице, но это его продвижение значительно ускорилось после 1898 года, когда он с женой переехал в Энгелвуд в штате Нью-Джерси и свел знакомство с ведущими финансистами из компании J. P. Morgan & Co., в частности с Генри Дэвисоном, Томасом Ламонтом и (позже) с Дуайтом Морроу. При содействии новых знакомых Стронг был назначен директором «Банкерс-Траст-Компани», затем выбран ее президентом, а под конец стал главой Федерального резервного банка Нью-Йорка после его основания в 1913 году.

В личной жизни, напротив, Стронга преследовали одни беды и несчастья. Его жена, страдавшая от хронической депрессии, покончила жизнь самоубийством в 1905 году, оставив его одного с четырьмя маленькими детьми, один из которых в следующем году умер от скарлатины. Два года спустя Стронг женился повторно, но и этот брак оказался неудачным: вторая жена бросила его в 1916 году, забрав с собой двоих детей от этого брака. В то же время у него обнаружился туберкулез, и ему пришлось часто проводить время в целебном климате Колорадо. Там он познакомился с молодой женщиной, также страдавшей от туберкулеза, которая потом покончила с собой, выпив жидкость для чистки обуви. Как видно, человек этот был явно создан не для счастья в личной жизни. Летом 1927 года он только что вернулся к делам после шестимесячного отпуска.

По крайней мере он мог надеяться на дружескую поддержку со стороны Монтегю Нормана из Банка Англии. Между ними установилась такая близкая дружеская связь, что они часто отдыхали вместе, обычно на острове Мэн или на юге Франции. Как друг Норман был довольно странным, но еще более необычным из него получился глава центрального банка. Это был «загадочный одинокий мужчина» хрупкого сложения и со «склонностью к невротическим проявлениям, которому было почти невозможно угодить», как писали о нем биографы. В 1927 году в журнале «Тайм» его описывали как «человека с воинственной бородкой» и любовью к широкополым шляпам и плащам, которые делали его похожим на смесь шпиона из Балканских стран и второстепенного сказочного чародея. Он отличался антисемитскими взглядами, что тоже было довольно странно, поскольку, как говорилось, он происходил из евреев-сефардов Южной Европы.