Стоунхендж - Юрий Никитин

Больше он ничего не помнил.

Выныривал из черного дыма Томас мучительно. Головараскалывалась, словно угорел, хотя черный дым был не простым дымом: так простоне свалил бы с ног. До сих пор во рту жгло, словно наглотался черного перца. Ноперец ради его пленения даже Семеро Тайных жечь не станут, дорого.

Олег и Яра уже сидели, туго связанные, прислонившись спинамик каменной стене. Слабый свет падал из узкого окошка под потолком, пахло прелойсоломой, мочой и гнилью.

Олег сказал сочувствующе:

— Очнулся? Ты противился дольше всех... потому инаглотался больше.

Томас приподнялся, скривился от боли: тугие веревкиврезались в руки, скрученные за спиной.

— Перегрызи мне веревку, — попросил онОлега. — Когда придут за нами, мы должны быть готовы.

— Идет. А ты пока грызи Яру.

Томас ощутил, как сзади его руки дергают, сам лег на бок.Тугие веревки так врезались в ее нежную кожу, что та посинела, а под веревкамибыли ссадины. Он ощутил приступ такой слепой ярости, что попадись ему сейчастот, кто сделал такое, даже со связанными руками размазал бы мерзавца постенам.

— Потерпи, — сказал он негромко, — ясейчас...

Он наклонился, но со скрученными за спиной руками двигалсянеуклюже, ткнулся лицом ей в спину, сполз к веревке. Случайно, так он себеобъяснил, коснулся щекой ее пальцев. К щеке сразу прилила кровь, он ощутил, какболь в голове исчезает, уходит бесследно. Ведьма, подумал он. Только ведьмымогут исцелять одним прикосновением. Гореть ему в аду вечно...

Он заставил себя оторвать щеку, ее пальцы покраснели ираспухли еще больше, начал грызть веревку. Губы его несколько раз касались еенежной кожи, он чувствовал ее нежный аромат: от тонкой кожи пахло травой, леснымицветами и чем-то неуловимым, от чего его сердце захлебывалось в страннойсладкой тоске.

Яра не двигалась, он чувствовал, как она застыла, даже будтоперестала дышать. Видимо, терпела, старалась не мешать. Внезапно он ощутил, чтоему стало легче держаться, непроизвольно уперся руками о пол, услышал сзадихриплый голос:

— Тьфу... Где они такие вонючие веревки нашли...

Томас стряхнул остатки веревок на пол, занемевшими пальцамибережно взял ее скрученные руки.

— Потерпи еще чуть, — прошептал он.

— Да я ничего... Мы все в одной яме, — прошелестелее ответ, странно невраждебный.

— То мы. А ты не должна...

Он с яростью грыз веревку, наконец бережно вынул еепосиневшие кисти, осторожно разминал, корчась от мысли, что сейчас ее рукиколют тысячи невидимых иголок, когда кровь возвращается в онемевшие пальцы.

Послышался сильный хлопок. Калика встал, с отвращениемстряхнул обрывки веревки. На кистях были кровавые ссадины. Похоже, недождавшись, пока гордый рыцарь перегрызет и ему, попросту разорвал путы.

Единственная дверь была на высоте в два человеческих роста.Можно бы, встав Томасу на плечи, дотянуться, но чтобы выбить ее, надоупереться, а противоположная стена далековато. Стены из толстых глыб, Олег дажепростукивать не стал, чутье подсказало, что подземного хода или тайного лазанет.

— Обереги ж предупреждали, — пробормотал он.

— Что?

— Каменный гроб предрекли...

Томас, все еще разминая ее распухшие кисти, сказал:

— Похоже, скифы сильны задним умом.

— Похоже, — согласился Олег. — Наверное, отних это стало национальной чертой и русичей.

Томас не слушал, он видел, как закусила губу Яра, а синевана вздутых кистях, таких нежных и тонких, переходит в багровость. Сейчас ейбольно, а помочь он не в состоянии, не знает, как взять эту боль на себя, ибоон, Томас Мальтон Гислендский, обязан заботиться о своем отряде и особенно — оконях, стариках, детях и женщинах...

— Где твой мешок с чашкой теперь? — подумал Олегвслух.

Томас против обыкновения не дернулся, дул на вспухшие пальцыженщины, держа их на весу бережно, как корону Римской империи, едва не лизал,дышал, будто его дыхание было целебным. Яра против обыкновения не вырывалось,явно сил не было. Сидит, закрыв глаза, откинулась на стену, плечи обвисли, дажерот приоткрылся. Не так, конечно, чтобы ворона влетела, но все же, все же...Только что слюни не пустила.

— Святой Грааль, — напомнил Олег.

Томас ухом не повел, видно, черным дымом память отшибло иликак-то на мозги подействовало. Олег прошелся вдоль стен, напряг и распустилмышцы.

Вверху дверь чуть скрипнула, отворилась. Негромкий голоспроизнес:

— Тихо. Я друг.

Вниз опустилась деревянная лестница. Олег сразу же полезнаверх, Томас пропустил вперед Яру, выждал, пока они поднялись, иначе лестницарухнет под их объединенным весом.

Когда он поднялся, Олег тихо беседовал с незнакомцем. Этобыл тот самый посланец, который привел коней и принес деньги. Томасу, несмотряна сумрак, показалось, что их спаситель держится совсем не так застенчиво, какв прошлый раз. Хотя сейчас рисковал больше, чем в тогда.

— Эх, — сказал он Томасу с укоризной, — непослушались... Думаете, просто было вернуть все?

— Все? — не поверил Томас.

— Все, даже твои доспехи, сэр рыцарь. Кони ждут назаднем дворе. Но теперь вас уже и я не спасу, ничто не спасет, если задержитесьили попадетесь. К князю прибыл сам хан, а чуть позже еще какие-то люди, явномогущественные, которым нужны вы... и ваши вещи.

— Кто они? — спросил Олег.

— Больше ничего сказать не могу, — непреклонноответил посланец, отступил и скрылся в тени.

Томас сказал неверяще:

— Неужто... неужто на этой проклятой земле нашелся хотькто-то... хоть одна живая душа, кто помогает нам?

Олег буркнул:

— Все равно на помощь других пасть не разевай. Когда невредят, и то хорошо. Где, он сказал, стоят кони?

Это было странное бегство. Страж в полутемном коридоре спалстоя. Томас толкнул — тот не удержался, упал плашмя, но даже не шелохнулся. Ещедвое стражей стояли с открытыми невидящими глазами. Томас выдернул у одного находу меч.

Массивная дверь в конце коридора приближалась. Томас изготовилсяс разбега выбить плечом, но Олег опередил, толкнул — дверь распахнуласьбесшумно. На косяке блестели темные капли масла: кто-то заранее смазал, чтоб нескрипели.

Они выскочили на задний двор. Томас огляделся. Стены с трехсторон, окон нет, а на крыше в такой ранний час никого. Трое черных, как ночь,коней лениво подбирали с земли остатки крупного овса. На них были мешки споклажей, из одного высовывался длинный меч в ножнах, а железные доспехи сбеспорядке лежали на земле.