Стоунхендж - Юрий Никитин

"Только не выходи драться

со Святогором-богатырем:

через силу его земля носит.

Не ходи драться с Самсоном богатырем:

у него на голове семь власов чудесных.

Не бейся и с родом Микуловым:

его любит матушка-сыра земля.

Не ходи еще на Вольгу Святославовича:

он не силой возьмет,

так хитростью-мудростью".

Понял, рыцарь? Любой из богатырей старшего поколения сильнеесамого сильного из младших богатырей. И еще. С каждым поколением у богатырейпадает не только сила, но и способность творить чудеса. Младшие богатыри ужетолько люди с большой силой, но уже не могут, подобно Вольге, оборачиватьсялюбым зверей, птицей или рыбой, не носят на плече всю тяжесть земли, какМикула, не творят чудеса и не видят грядущее, как Вещий Олег...

Томас насторожился, бросил украдкой взгляд на скромнягукалику.

— Он в самом деле из средних богатырей, не из младших?А то я видел, как ваш Илья Муромец разговаривал с ним непочтительно, сам хотелнахалу дать по роже.

Князь оживился, но в глазах было недоверие.

— Где ты мог его видеть? Сказывают, что он не умер отзмеи, а все еще ходит среди людей, но я не очень-то верю в сказки. С чего бы онстал скрываться?

— Ну, — промямлил Томас уклончиво, —сказывают, что когда мир был молод, сами боги ходили среди людей.

— Боги?.. Никто не знает, из средних он богатырей илистарших. О нем даже не говорят. Нечего! Знают только князя Олега, но разве онкнязь? Ну, побыл зачем-то князем. Так он и королем мог бы стать, если бызахотел.

Томас задержал дыхание, глаза сами скашивались в сторонукалики. Тот неторопливо насыщался, таскал то из одного блюда, то из другого,пробовал мясо в жареных орехах, рыбу в голубичных ягодах, соловьиные язычки вмуравьиной кислоте. Он был просто мужиком, любителем поесть, полежать,поглядеть на людей, послушать рассказы. Уже и следа не осталось от тогоизнуренного отшельника, который встретился ему в жарких землях Сарацинии!

— А по слухам, — спросил он осторожно, — чтоон умел?

— Говорят, он может в зверя и птицу перекидываться.Даже без колдовства. Но странный он, если не вовсе помешанный... Какое-то гореему большое выпало, вот умом и тронулся. Ходит по дорогам в тряпках, бормочетчто-то... А их, бродяг, сколько вон по дорогам, разве среди них его заметишь...А зачем тебе Вещий?

Томас подобрался, ибо тон князя уже был другим,настороженным. Томас махнул рукой, стараясь держать голос беспечным:

— Да просто так... Теперь я думаю, что тот вовсе неВещий Олег был. Тот был высокий, голос, как труба, взгляд гордый и властный, аза ним ехало двадцать слуг и оруженосцев.

Князь сразу потерял к нему интерес.

Ее странные лиловые глаза изучающе смотрели на рыцаря.

Внезапно раздалось хлопанье крыльев. Огромный ворон пролетелнад двором, над столами, сел на окно второго поверха прямо над головамипирующих. Чересчур крупный, нахохленный, он свесил голову и стал внимательнообозревать сидящих за столами. Сразу словно повеяло холодом. Ворон вездевестник беды, а этот словно бы выбирает, на кого ее нацелить немедленно.

Глаза у ворона были желтые, словно у лесного зверя, балкатрещала под крепкими когтями. Он еще смотрел на гостей, а те бледнели иотводили взгляды, когда вдруг звонко звякнула тетива.

Ворон подпрыгнул, словно от сильного удара снизу. Полетелиперья, а ворон медленно наклонился, когти, царапая балку, разжались. Он рухнулс высоты на середину стола с таким шумом, словно этот был матерый волк. Посудаподпрыгнула, ворон забился, подпрыгивая и царапая стол стрелой. Красные капликрови брызгали из раны.

Все взгляды, растерянно побежав по залу, наконец отыскалистрелка. Это была золотоволосая поляница, что пришла с рыцарем и каликой. Снявтетиву, она деловито смотала ее в клубок, сунула в мешочек на поясе.Распрямленный лук привычно занял место за спиной. Она опустилась на лавку ипродолжала деликатно грызть крылышко гуся.

В зале началось движение. Убитого ворона стащили на пол,потоптали ногами на всякий случай. Кто-то крикнул, чтобы стрелу не сломили,дорогая.

Возле князя возникли двое гридней с обнаженными мечами. Сголодной готовностью смотрели по сторонам, готовые отдать жизнь за любимогокнязя. Поморщившись, князь отодвинул обоих: не заслоняйте свет, все равноопоздали, дурни. Не сплоховала только женщина... И сидит себе, ест. Будтоничего не стряслось. Или такое для нее привычно?

Томас косился на Яру. Калика, сдерживая усмешку, подалсяназад — пусть рыцарь подивится настоящей женщине. А что ей еще остается делать,если кони все скачут и скачут, а избы горят и горят...

— Хорошо готовят, — произнесла Яра. — Такуюстряпуху беречь надо.

На нее смотрели во все глаза. Острый взгляд князя чутьпотеплел:

— Моя жена сама готовит.

— Верно делает, — одобрила Яра. — Готовить —дело серьезное. Это не земли раздвигать мечом.

— Я передам жене, — пообещал князь. — Онабудет довольна.

Томаса раздражали откровенно бесцеремонные взгляды. Егоразглядывали, как диковинную обезьяну, едва не совали пальцы в рот, чтобыпосчитать зубы. Но еще откровеннее рассматривали Яру: она почти не уступаламужчинам в росте, а здесь собрались богатыри и знатные мужи, и к тому же еелегкий доспех никак не скрывал здоровую женскую фигуру.

Подходили, заговаривали, натыкались на враждебный взглядзаморского рыцаря, отступали с великой неохотой. Томас старался держатьсярядом, шепнул:

— Ежели что, только кивни! Я им быстро шеипосворачиваю.

— За что? — удивилась она.

— Ну как... Ходят, глаза пялят...

— А что, — не поняла она, — у меня уже ипосмотреть не на что?

— Да нет, я не о том...

Ее лиловые глаза стали вопрошающими. Она старалась понять, ау него язык прилип к гортани — калика бы назвал это иначе. — не могобъяснить, что крещеной женщине надлежит сидеть и сопеть в две дырочки. Ждать,когда за нее решат, за нее поймут. А ее дело телячье — поела и в хлев.

— Мы в чужом краю, — сказал он, сердясь на самогосебя. — Надо ушки на макушке.

— Тебе виднее, — сказала она. — А у меня ушина месте.

Пир длился всю ночь, но и утром мало кто уходил вовсе, ачаще просто отлучался на крыльцо или в углы двора. Томас насытился быстро,ерзал, вести степенные беседы не умел и не хотел учиться, часто вставал, ходилзащищать Яру, но той всякий раз никакая защита не требовалась, и онразочарованно возвращался обратно.