Ангелы Опустошения - Джек Керуак

Хозяева кивают и подстраховывают нас до самой садовой дорожки и мы все с криками идем прочь пьяной поющей шарагой состоящей из: Рафаэля, меня, Ирвина, Саймона, Лазаря, Дэвида Д’Анджели и Левеска-художника. Ночь только началась.

Мы усаживаемся на бордюр а Рафаэль заваливается садясь по-турецки прямо на дорогу лицом к нам и начинает говорить и жестикулировать в воздухе теми руками – Некоторые из нас сидят скрестив ноги – Долгую речь произносит он в которой слышится пьяное торжество, мы все пьяны, но в ней еще все равно есть это птичье-чистое Рафаэлево торжество но вот подходят легавые, и подтягивается патрульный крейсер. Я поднимаюсь и говорю

– Пошли, мы слишком шумим, – и все идут за мной следом но фараоны наезжают и хотят узнать кто мы такие.

– Мы только что вышли вон с той большой вечеринки вон там.

– Так вы слишком сильно шумели – Нам три звонка от соседей поступило.

– Уже уходим, – говорю я и поворачиваюсь идти, а кроме этого полицейские теперь начинают врубаться в большого бородатого Ирвина Авраама и в спасенного благородного на вид Дэвида и в сумасшедшего горделивого художника а затем они видят Лазаря с Саймоном и приходят к выводу что это будет чересчур для их участка, а так конечно и оказалось бы – Я хочу научить своих бхикку избегать властей, как написано в Дао, это единственный путь – Это единственная прямая линия, насквозь —

Теперь мы владеем миром, мы покупаем вина на Маркет-стрит и все ввосьмером запрыгиваем в автобусы и пьем там сзади и слезаем и идем крича вниз по самым серединам улиц с большими долгими разговорами – Забираемся на холм и длинной тропой и вверх до травяного тротуара на вершине с которой открывается панорама огней Фриско – Сидим в траве и пьем вино – Все болтаем – Затем до фатеры этого мужика, в дом со двором, большой хай-фай электромагнитный пу-бах здоровенный фонограф и они с гулом запускают здоровенные номера, органные мессы – Левеск-художник падает а думает что его ударил Саймон, и плача приходит нам пожаловаться – Я начинаю плакать из-за того что Саймон кого-то ударил, все это пьяно и сентиментально, Дэвид в конце концов уходит – Но Лазарь «это видал», видел как Левеск упал и ударился, и на следующее утро оказывается что никто никого не бил – Вечерок отчасти глуповатый но полный торжества которое наверняка было пьяным торжеством.

Утром Левеск приходит с тетрадкой и я говорю ему

– Никто тебя не бил!

– Ну я рад слышать это! – ревет он – Я как-то раз сказал «Ты должно быть мой брат который умер в 1926 году и был великим художником и рисовальщиком в девять лет, ты когда родился?» но теперь понимаю что они вовсе не одно и то же лицо – если так, то Карма исказила. Левеск искренен с большими голубыми глазами и очень хочет помочь и очень смиренный но и он тоже вдруг может обезуметь прямо на глазах и бешено заплясать по улице что пугает меня. К тому же он смеется «Муии хи хи ха ха» и нависает за спиной…

Я изучаю его тетрадку, сижу на веранде разглядывая город, провожу спокойный день, набрасываю вместе с ним картинки (один набросок который я делаю это спящий Рафаэль, Левеск говорит «О это Рафаэль-от-пояса в самый раз») – Потом мы с Лазарем моросим призраками ему в тетрадку нашими суматошными мультяшными карандашами. Я бы хотел увидеть их снова, особенно странные бродящие призрачные линии Лазаря, которые тот рисует с ослепительно озадаченной улыбкой… Затем ей-богу мы покупаем свиные отбивные, весь магазинный запас, мы с Рафаэлем обсуждаем Джеймса Дина перед стендом кинотеатра,

– Что за некрофилия! – вопит он, имея в виду что девчонки обожают покойного актера но то чем актер не является, то что актер есть – Готовим на кухне свиные отбивные и уже стемнело. Предпринимаем короткую прогулку вверх по той же самой странной тропе через пустырь с утесной травой, пока мы спускаемся снова Рафаэль шагает сквозь лунную ночь в точности как опиетрубочный китаец, руки у него глубоко в рукавах а голова склонена и он идет дальше и дальше, по-настоящему темный и странный и согбенный под горестными соображениями, взгляд его поднимается и прочесывает окрестность, он выглядит потерянным как маленький Ричард Бартелмесс[76]в старой картине о лондонских опиекурильщиках под фонарями, по сути Рафаэль заходит как раз под фонарь и переходит к другой темноте – руки в рукавах он выглядит угрюмо и сицилийски, Левеск говорит мне

– О как бы я хотел написать его когда он идет вот так.

– Нарисуй сначала карандашом, – говорю я, потому что весь день безуспешно рисовал его тушью —

Мы входим и я иду спать, в свой спальник, окна открыты к прохладным звездам – И сплю я со своим крестиком.

Наутро «Я и Рафаэль и Саймон» уходим сквозь жаркое утро сквозь большие цементные фабрики и чугунолитейные заводы и депо, мне хочется идти и показывать им разное – Сначала они стонут но потом начинают интересоваться большими электромагнитами которыми поднимают кучи прессованного металлолома и сваливают их в саморазгружающиеся вагоны, блэм, «просто выпуская сок рубильником, питание обрубается, масса падает», объясняю я им.

– А масса равна энергии – а масса плюс энергия равняется пустота.

– Ага но ты только погляди на эту ч-чер-то-ву штукенцию, – говорит Саймон, раскрыв рот.

– Здорово! – вопит Рафаэль стуча по мне кулаком.

Мы шагаем дальше – Мы собираемся посмотреть на железнодорожной ли станции Коди – Заходим прямо в раздевалку проводников и я даже вижу приходили мне сюда письма или нет, с того времени два года назад когда я и сам был тормозным кондуктором, затем дергаем оттуда увидеться с Коди на Пляже – в кофейне – Остаток пути едем автобусом – Рафаэль захватывает заднее сиденье и говорит громко, маньяк он хочет чтоб его слышал весь автобус, если ему хочется поговорить – Между тем у Саймона банан только что купленный и ему хочется знать у нас такие же или больше.

– Больше, – отвечает Рафаэль.

– Больше? – вопит Саймон.

– Ну да.

Саймон принимает эту информацию с полным серьезным соображением и пересоображением, я вижу как он шевелит губами и подсчитывает —

Ну конечно же Коди там, на дороге, толкает свою малолитражку на 40 милях в час на крутую горку, вписывается задом в щель на стоянке и выпрыгивает – дверца широко распахнута он высовывает широкую смеющуюся красную рожу верещит что-то нам парням на улице и одновременно отгоняет налетающих автомобилистов —

Мы несемся на квадрат к одной красивой девчонке, прекрасная квартирка, у девчонки короткая стрижка, она в постели, под одеялами, она болеет, у нее большие грустные глаза, она просит чтобы я включил погромче Синатру на проигрывателе, у нее там весь альбом вертится – Да, нам можно взять ее машину – Рафаэль хочет перевезти свое барахло, от Сони, на новую квартиру с гулянкой где была органная музыка и Левеск плакал, о’кей, машина Коди слишком маленькая – А потом мы схиляем на скачки —