Карантин - Кэти Чикателли-Куц

Затем трогаюсь с места и понимаю, что мужчина покатил мое кресло.

Смотрю назад. Оливер оглядывает новое окружение. Кажется, он не видел, как Джои послал мне воздушный поцелуй.

Тут столько всего можно посмотреть, увидеть так много людей. Я запомнила каждый дюйм своей палаты и просто не могу осознать, сколько всего мелькает мимо. Мы заезжаем в лифт, и тот резко трогается. Во рту у меня солоно от слез.

Снова оглядываюсь на Оливера, он тоже смотрит на меня.

– Я уже и забыл, сколько кнопок в этих лифтах, – говорит он.

– Понимаю.

Нас катят по другому коридору к раздвижным стеклянным дверям, ведущим на улицу.

Мы с Оливером покидаем больницу так же, как попали сюда, – вместе.

Все ближе и ближе к дверям, а потом мы – уже снаружи.

Птицы поют, машины гудят, скорые паркуются, повсюду люди. Везде. Толпа людей. Они видят нас с Оливером и начинают кричать. Трудно сосредоточиться на лицах, но я понимаю, что они выкрикивают наши имена и «Флоривер» и добавляют, что любят нас. Куча людей держит плакаты с надписями вроде «Флоривер навсегда». Тут даже есть лицо Келси, перечеркнутое большим крестом. Он сразу нравится мне больше всех.

Санитары, толкающие наши кресла, приказывают толпе расступиться. Поворачиваюсь к Оливеру. Он выглядит таким же потрясенным. Все смотрят на нас, кричат, так трудно воспринимать это множество лиц одновременно и так много солнца разом.

Смотрю за толпу, на продуктовую тележку на другой стороне улицы. Сглатываю воздух. Пахнет выхлопными газами, сыростью и тако… Но это лучший воздух, каким я дышала.

Мы почти в тени, но я могу протянуть руку к солнцу, и мне все равно, обгорю я или нет. Но потом вижу, как толпа людей вновь смыкается ближе, все держат телефоны, делая фото.

Оливер смотрит на меня, затем переводит взгляд на толпу.

– Что они тут делают? Чего хотят? – Он выглядит немного напуганным.

– Поцелуй! Поцелуй! Поцелуй! – скандирует толпа.

Я смотрю на кучу людей, выкрикивающих одно слово снова и снова, а они смотрят на нас с Оливером через объективы своих телефонов, и последнее, чего мне хочется, – как раз того, что они так механически повторяют.

В любом случае Оливер не станет меня целовать.

Появляется такси, и парни толкают наши кресла к машине, покрикивая на толпу. Водитель выскакивает, подходит другой работник с нашими чемоданами на тележке, и они забрасывают это все в багажник. Смотрю, как Флора встает со своего кресла, и понимаю, что должен сделать то же самое. Может быть, после поездки в кресле я разучился ходить, потому что, кажется, не в силах пошевелиться.

Подбегает какая-то девушка и вдруг оказывается прямо рядом со мной. Странно, что кто-то стоит так близко ко мне и не в костюме химзащиты, так что я слишком поражен, чтобы открыть рот или что-то сделать.

Флора оборачивается как раз в тот момент, когда девушка склоняется ко мне. Флора кричит:

– НЕТ! Он не хочет!

И я резко вырываюсь из оцепенения, отворачиваюсь и выпрыгиваю из кресла.

Флора быстро садится в машину, хватает меня за руку и затаскивает внутрь. Я молниеносно захлопываю дверь.

В машине так тихо по сравнению с хаосом снаружи. Мы просто смотрим друг на друга, тяжело дыша.

– Думаю, в руководстве нужна глава «Согласие», – говорит Флора.

– Да. Думаю, это важно, – отвечаю.

Водитель запрыгивает обратно в машину, оглядывает толпу и нажимает на гудок. Толпа рассыпается, и мы едем в аэропорт.

Пытаюсь разглядеть все в окно, но мы едем слишком быстро, чтобы мозги поспевали за происходящим.

– С тобой во время полета все будет в порядке? – спрашивает Флора, когда мы останавливаемся на перекрестке.

Сначала мне кажется, что она издевается надо мной, но затем вижу озабоченный взгляд.

– Почему нет?

– Не почему. Просто в последние тридцать дней мы много всего пережили, а судя по предыдущему нашему перелету, я знаю, что ты не лучший летун в мире.

– Мы много пережили, да. – Не знаю, почему слово «мы» заставляет меня улыбнуться.

Флора смеется и вновь отворачивается к окну.

Мы подъезжаем к аэропорту, а мозг все еще перегружен. На тротуаре полно людей. Вдруг становится понятно, что все они кричат и скандируют, пялясь на нашу машину. По крайней мере, на этот раз их сдерживает охрана аэропорта.

Оливер в ужасе поворачивается ко мне.

– Мы справимся, – говорю. – Держи мою руку и не обращай на них внимания. Они не смогут прорваться через охрану.

Смотрю ему в глаза, и пусть сам он неспокоен, меня успокаивают его прохладные, как бриз, глаза. Так хочется поцеловать его. Но я не собираюсь давать этой толпе маньяков то, чего они добиваются.

Водитель выпрыгивает из машины, катит наш багаж к стойке регистрации на обочине.

– Ты готов? – спрашиваю Оливера. Он протягивает мне руку, и я сжимаю ее. Он смотрит на наши руки, потом мне в лицо, кивает и сжимает мою руку в ответ.

Выхожу из машины первой, а он следует за мной. Люди кричат то же, что и раньше. Снова скандируют:

– Поцелуй!

Это уже не так меня беспокоит, может, потому что я уже видела все у больницы или потому что держу Оливера за руку, и меня вообще ничто не может побеспокоить.

Мы встречаем водителя у кассы, и я быстро подсчитываю его чаевые. На секунду отпускаю руку Оливера, чтобы протянуть деньги. Оливер тянется к своему бумажнику.

– Отдашь потом, – говорю.

Он начинает было возражать, затем оглядывает толпу и быстро кивает.

– Спасибо.

Передаю женщине за стойкой свой посадочный талон и документы. Люди еще громче кричат: «Поцелуй! Поцелуй! Поцелуй!» – но женщина даже глаз не поднимает, когда проверяет мой чемодан. Произносит, перекрывая крики:

– Приятного полета!

Быстро регистрирует Оливера и говорит:

– В следующий раз будь аккуратнее со своей девушкой. Не тащи ее за собой вот так. А то пошлю твой багаж на Аляску. – Она протягивает документы и посадочный талон. – Приятного полета!

– Э-э-э, спасибо, – отвечает Оливер.

Снова хватаю его за руку, бросаю последний взгляд на работников аэропорта, сдерживающих толпу людей, и веду его внутрь. Оливер оглядывается, посматривая на указатели, но я уже тащу его к зоне досмотра.

– Не слушай кассирш и вообще никого, – говорю по дороге.

– Никого?

– Окей, можешь слушать меня.