Карантин - Кэти Чикателли-Куц

Слушаю их разговоры и готова поклясться: она произносит слово «хештег» пятьдесят раз за пять минут.

Когда она наконец уходит, я пишу Оливеру: «Эй, ты занят?».

Слышу, как он смеется, потом получаю ответ: «Ужасно».

Отдергиваю штору. Он улыбается мне, его голубые глаза блестят.

– Что стряслось?

– Ничего, просто пришла сказать «привет».

– Хм, привет.

Начинаю терять терпение, но телефон Оливера загорается новыми уведомлениями.

Теперь или никогда.

– Она всегда была так активна в социальных сетях? – выпаливаю.

– Что? Кто?

– Твоя девушка, Келси. – Стараюсь не состроить гримасу, когда произношу ее имя, но не уверена, что получается.

– Да, кажется, да. А что?

– Меня просто немного беспокоят ее намерения, – отвечаю честно.

– Намерения? Ты о чем?

– О вашей истории. Вы никогда не встречались раньше, верно? Ты никогда не приглашал ее на свидания до этого всего?

– Нет. Я просто всегда был влюблен в нее. – На секунду взгляд Оливера становится немного мечтательным. Но затем он резко возвращается к реальности. – Почему ты обо всем этом спрашиваешь?

Осторожно выбираю слова:

– Просто немного… обеспокоена.

– Почему? Говори прямо, Флора. – Он скрещивает руки на груди.

– Хорошо, – вздыхаю. – Просто… она почти постоянно размещает что-то в сети, использует хештег…

– Который придумала ты!

– Да, который придумала я. Но она взяла его и пошла дальше, развила эту идею, и, кажется, ей очень нравятся внимание, слава и то, как все эти парни говорят о том, чтоб пригласить ее на свидание…

– Она делает это для меня, – резко обрывает Оливер. – Потому что хочет, чтоб я чувствовал поддержку. Люди переживают за меня, беспокоятся.

– Ты уверен, что она делает это именно поэтому?

– Лучше бы ты перестала говорить намеками и уже высказалась бы напрямик.

– Думаю, она использует тебя, чтобы привлечь к себе внимание, – выпаливаю быстро, потом прикрываю рот ладонью.

Мы стоим несколько секунд, глядя друг на друга в молчании. Оливер бледнеет.

– Как ты смеешь? – выпаливает он. – Я наконец-то понравился этой девушке, а ты обвиняешь ее в том, что она меня использует? Считаешь, что я настолько ужасен, что никто не станет встречаться со мной, не приедет в Майами из Нью-Йорка и не подвергнется всему этому безумию, если только не захочет привлечь к себе немного внимания?

– Я… я не считаю тебя ужасным, – говорю тихо.

– Ну, должно быть, считаешь, – отвечает Оливер, – иначе бы не говорила мне все эти ужасные вещи. Но знаешь что? Она не такая. Слушай, Флора, не знаю, что я тебе сделал, почему ты вообще поцеловала меня и втянула в карантин… вот во все это. Моя мама была права: что за человек станет целовать кого-то другого, когда сам болен? Мне жаль, что твоя жизнь дома так тяжела. Честно. Но не я виноват в этом. И никогда не желал тебе ничего плохого, только хорошего, в отличие, кажется, от тебя.

– Оливер, послушай…

– Ты завидуешь, да? – перебивает Оливер.

– Что? – спрашиваю, растерявшись. – О чем ты?

– Келси сказала, что ты, возможно, завидуешь, но я не хотел верить ей. Теперь знаю, что она была права. Мне жаль, что я воспользовался твоим советом и заполучил девушку. У нас осталось всего несколько дней на карантине. Может, не стоит больше разговаривать. Иногда кажется, что каждый наш разговор заканчивается вот так.

Не разговаривать с Оливером – последнее, чего мне хочется, но я привыкла оставаться ни с чем, так что отвечаю спокойно и тихо:

– Окей.

Оливер встает со стула на моей стороне палаты и идет на свою сторону. Его рука ложится на штору. Задергивая ее, он собирается сказать что-то, но лишь качает головой.

Больше всего на свете я хочу пнуть дверь, ударить кулаком в стену. Но ничего не делаю. Вместо этого представляю себе сад в своем районе, думаю о статуе девушки с запрокинутой головой. Думаю, что буду держать голову так же высоко, как она.

Включаю телик и пытаюсь забыть о существовании Оливера.

Слушаю песню «Jeopardy», несущуюся со стороны Флоры, и никак не могу остыть. Как она посмела так запросто обвинить Келси в том, что та меня использует?

Открываю «Твиттер» и просматриваю наш хештег, все совместные фотки. Мне нравится, какими счастливыми мы выглядим. Ведь невозможно подделать такое счастье, правда?

Прокручиваю фотки и посты дальше: Келси в своем костюме химзащиты, Келси на пути в Майами, Келси в своем номере в отеле с тегом «#скучаюпосвоемукарантинейджеру», Келси на пляже, снова Келси на пляже. Вовсе не кажется, что она тяжело переживает все это.

Смотрю на фотку «Майка и Айкса». «Кому вообще могут нравиться леденцы?» – вспоминаю.

Но глубоко внутри слышу тихий голос, который становится громче с каждым постом или фоткой.

Флора права.

Ночью кручусь, ворочаюсь с боку на бок, отчасти даже жалею, что уже выздоровела, и больше не могу легко провалиться в сон. Сейчас я слишком устала, чтобы злиться и думать обо всем, что мне хотелось сказать Оливеру.

Надо было объяснить, что я говорила все это о Келси потому, что не хочу, чтоб ему делали больно. Потому что он мне небезразличен. Оливер заслуживает лучшего, чем девушка, которая не замечает, какой он потрясающий. Думаю о том, насколько он клевый. Как часто он смешил меня, даже когда не старался специально… особенно когда не старался. Думаю о его прохладных, как бриз, глазах, о том, как поцеловала его.

Поднимаю телефон, хотя даже не знаю, зачем. Просматриваю все посты Келси, но смотрю не на нее, а на Оливера. Это нелепо, потому что он всего в нескольких футах от меня, и я могу легко отдернуть штору и увидеть его. Хотя я – последний человек из тех, кого он хочет видеть.

Я все прокручиваю посты. Почему эти зелено-голубые глаза так глупы и все же так красивы?

Келси опаздывает всего на пять минут, так что не извиняется, когда входит.

– Можешь поверить? Осталось всего два дня карантина! Скоро пойдем на наше первое свидание! Подписчики ждут не дождутся, – говорит она.

– Подписчики, точно.

– Разве не удивительно, сколько их у нас?

Я не отвечаю, но она не замечает и говорит:

– Я думала о нашем первом поцелуе. Мы обязательно должны записать его на видео. – Келси говорит о том, чтобы поцеловать меня, а я прокручиваю в голове последний разговор с Флорой.