В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова

— У меня в гостинице и обсудим! — потер руки явно повеселевший Крага. — Идемьте, Дима!

— Ну, вот и славненько, вот и славненько! — как ребенок, радовался Петр Семенович, потирая свои пухленькие ручки.

— Только у меня есть одно условие! — сказал, останавливаясь на пороге, Перов.

— Ну вот, он еще не взялся за дело, а уже ставит условия! — комически вздохнул начальник. — Говори! — вельможно махнул он рукой.

— Убрать с борта крокодила! Он мешает моей свободе передвижения. Он нервирует мою собаку. А это в свою очередь создает трудности для следствия.

Начальник и следователь переглянулись.

Потом Петр Семенович слегка покачал головой, и сомнение появилось в его вкрадчивом голосе:

— Какого крокодила, Дима? В иносказательном смысле? Ты так называешь кого — либо из корабельной команды?

— Нет! Я так называю самого настоящего крокодила! — ответил Перов чеканным голосом, теряя терпение. — Того самого крокодила, что в трюме сидит!

Теперь Крага посмотрел на меня и строго спросил:

— Наталья! Что все это значит?

По мере того, как я объясняла историю проникновения на судно рептилии, лица их разглаживались, а под конец начальник хохотал, запрокинув назад голову. Нет, положительно, этот человек был мне симпатичен.

— Ночью, говоришь, с фонарем? Ха — ха — ха!

— Не ночью — вечером!

— Один черт! Кровь, говоришь? Уставился немигающими глазами? Да, ха — ха — ха, изрядно вам поволноваться пришлось! Ну, что же! Раз такое дело — надо помочь молодежи! — он разом перестал смеяться. — Это животное нам подходит! Крокодил, да еще с трудной судьбой! Берем! В вестибюле посадим! У нас как раз бассейн пустует. Хотели туда рыбок запустить. Теперь пусть крокодил плавает, еще лучше! Сам буду экскурсии проводить! А кормить найдем чем! Рыбы у нас завались! Отходы с кухни пойдут?

— Я не знаю! — сказала я. — Крокодил — все же не свинья! Но я спрошу, у меня есть знакомый специалист по рептилиям.

— Спроси, спроси, голубушка! И позвони мне, — он бросил через стол визитку. — Ну, повеселили старика, так повеселили!

Корабль прочно и надолго встал на прикол, и для Ромашкина наступили такие горячие дни, что он поесть не успевал. Через день — другой начнутся работы по замене шлюзовых ворот, и тогда некогда будет думать о неисправных узлах. Да еще мадам Грицацуева — Седова наседает, вернее, одно ее присутствие давит на человека. Неизвестно, что сильнее у всякой неординарной дамы: служебный долг или супружеское рвение. Похоже, что в этом случае «два в одном» образовали такой смертоносный коктейль, что он готов был в любую минуту взорвать жизнь окружающих людей. Механическая работа в полутемном трюме не мешала ровному течению мыслей Михаила, которые постепенно покинули насущные заботы и вернулись в русло воспоминаний.

Ромашкин честно пытался усыновить Анечку. Первый раз он пошел к инспектору по делам несовершеннолетних тогда же в мае. Двигаясь знакомой дорогой, — дворами и мимо постового — он думал, что дело может казаться более затянутым, чем он ожидает. Он не боялся мести инспектора, так как понимал, что она сама уязвима в этой ситуации и не станет поднимать шума, чтобы не всплыла ее роль в истории с потерявшейся девочкой. Тем не менее, он чувствовал, что работник полиции постарается отыграться на нем, всячески затягивая дело, поэтому он был готов ко всяким неожиданностям.

Инспектор, как ни странно, оказалась на месте.

— Что привело вас ко мне? — задушевным тоном спросила работник несовершеннолетнего фронта, разбирая свои бумаги. — А, старый знакомый, вернее, совсем новый? Надеюсь, вас привела ко мне не та девочка, из — за которой вы столько попортили мне нервов?

— Нет, я пришел по другому поводу, — ответил Ромашкин. — Я хотел бы усыновить ребенка. Как это сделать?

Инспектор, подавив эмоции, которые у нее вызвало это сообщение, поднялась из — за своего стола и принялась поливать цветы из пластиковой бутылки. Когда она повернулась — ее лицо было спокойным и холодным.

— За чем же дело стало? — сказала она пренебрежительно. — Ищите ребенка. Вы думаете это так легко? — ее чувственные глаза отдавали желтизной, но, в общем — то, это была довольно миловидная дама.

— Я уже нашел!

— Даже так? Для начала не мешало бы познакомиться! Меня, к примеру, Еленой Гавриловной зовут! Вы это, наверняка знаете. Меня же, как личность, ваше имя меньше всего интересует. Но государство, отдавая младенца, вправе поинтересоваться биографическими данными усыновителя. Итак, ваша фамилия?

— Ромашкин моя фамилия! — Ромашкин был уже зол — она все больше ему не нравилась, а паче — то унижение, которому она его подвергала.

— И кем работает наш мсье Ромашкин?

— Какая разница, кем я работаю? Это, что имеет принципиальное значение? — еще больше взъярился Михаил.

— Ну, судя по нашей первой встрече, можно предположить, что вы либо бандит, либо проходимец! Мы должны знать, — она интонационно подчеркнула «мы», — мы имеем право знать, кому отдаем ребенка!

— А вы лично, конечно, в претензии?

— Ну, что вы? В претензии можете быть только вы! В дальнейшем! — опять со значением произнесла инспектор. — Так, кем вы работает?

— Механиком на корабле. Эта часть биографии вас устраивает?

Она смерила его недовольным взглядом:

— Семейное положение?

— Пока не женат, но собираюсь!

— Вот когда соберетесь, тогда и приходите вместе с женой! Ее согласие обязательно! А может, она не желает чужого ребенка воспитывать?

Ромашкин медленно шел по улице. Кажется, шел дождь, но его зонт оставался нераскрытым. Он очнулся только, когда холодные струйки поползли за воротник. Он снова казался себе заброшенным маленьким мальчиком, который опять никому не нужен. Возле подъезда о его ноги потерся продрогший щенок. «Прости, малыш, тебе еще хуже, чем мне, но взять тебя не могу», — сказал он собачонке, пошире открывая дверь в подъезд, чтобы щенок мог хотя бы погреться.

— Папа, папа пишел! — встретила его на пороге восторженным визгом названная дочь, и в его душе растаяла холодная льдинка раздражения.

На другой день они с Любашей подали заявление в ЗАГС, куда пришли вместе с девочкой.

— Месяц на обдумывание! — сказала специалист по бракам.

— А нельзя ли побыстрее? Мы ждем ребенка, — спросил Ромашкин.

— Но он же еще не родился, — ответила специалист, — приходите через меся».

Им казалось, что ожидание развесило свои нелегкие крылья именно над ними. Время вело двойную игру, и потому радость уходила как вода в жаркий песок. Вестей не было ни от матери девочки Светланы, ни от бабушки Аглаи: обе не вышли из запоя. Володе Мишка звонил каждый день, но говорить им было не о чем. Анечка иногда подбегала к трубке, но быстро теряла интерес к беседе со своим дядей — студентом.