В Москве-реке крокодилы не ловятся - Федора Кайгородова

А между тем, Ромашкину пора было возвращаться на плавкран: заканчивалась неделя отдыха. Они долго обсуждали, как поступить с девочкой, и решили, что Любаше следует уволиться с работы: все равно ездить ей было далеко, а зарплата маленькая. Между двумя Мишкиными дамами установились те особые доверительные отношения, какие бывают в маленьком женском коллективе. Анечка, порой, словно игнорировала Ромашкина, решая все вопросы с Любочкой. Вместе они готовили и гуляли. Вместе прибирались и поливали цветы. Когда хозяйственный пыл девочки поугас, Люба открыла ей мир гвоздей, шурупов и молотков. И хотя у Анечки существовала особая дощечка для забивания гвоздей, тем не менее, весь пол был утыкан шляпками.

А вот с нарядами девочка разобралась сама. Здесь ее изобретательность проявилась в полной мере. Нарядную Любину блузку с помощью шелкового кушака она превращала в вечернее платье, кружевную накидку — в «халат волшебника». «Откуда у маленького ребенка прирожденный вкус, женское кокетство и такое изящество в походке, когда она показывает свои туалеты?» — недоумевала Любочка.

Одним словом, они устроились вполне мирно — казалось, они всегда отчаянно нуждались друг в друге, до поры до времени не зная об этом. Единственной серьезной проблемой было купание. Девочка терпеть его не могла. Она орала, едва завидев ванну. Она брыкалась ногами, когда ее пытались посадить в воду. Царапалась и визжала, когда ей мыли голову. Вероятно, девочка была напугана при мытье головы. Она даже обходила ванну стороной. Специально для Анечки Люба придумала «ванную сказку» про енотика Васю.

Ромашкин присутствовал при рождении сказки и подивился на этот раз многим Любиным талантам. В сказке говорилось про путешествие енота и так как игрушка жила в тазике с пушистыми полотенцами и обрастала историями, то девочка постепенно привыкла к воде.

А само слово «путешествие» произвело на девочку совсем не то впечатление, как хотелось бы Любочке. Девочка брала ее за руку и тянула на улицу.

— Путе — сестя! — в два приема говорила Аня и, бросив лопатку в песочнице, бежала к небольшой оградке и жадно смотрела на улицу.

Раза два она убегала со двора. Эта ее страсть к приключениям очень беспокоила рассудительную Любу. К тому же девочка, как цветок, тянулась к взрослым. Вероятно, сказывался дефицит родительской любви. Она легко отзывалась на любой разговор, могла заговорить сама и никого не боялась. На все Любочкины запреты о разговорах с чужаками девочка просто не обращала внимания.

Впрочем, Мишка возвращался на корабль с легким сердцем — Анечкина неуемность не слишком беспокоила его. Отношения любимой женщины и приемной дочки складывались как нельзя лучше, а официальное оформление документов казались делом времени. Конечно, Михаил понимал, что у него нет главного — решения о лишении родительских прав Светланы Слепченко, которое еще неизвестно как получить.

Когда он через неделю вернулся, Люба сказала ему:

— Ромашкин! Это очень необычный ребенок. Если она не будет получать новых ярких впечатлений, она сама их найдет! А ты, наверное, хорошо знаешь, до чего доводит страсть к приключениям!

Это Мишка знал хорошо! В шестом классе он вместе с тремя пацанами и одной девчонкой из своего детского дома отправились, как они говорили, в поход. Насушили сухарей, накопили бубликов, припрятали несколько конфет. Сели в электричку и поехали, куда глаза глядят. Была у путешественников и палатка. Они ее разбили на опушке леса и принялись ловить рыбу. Она были уверены, что все путешественники питаются исключительно свежей рыбой, но та почему — то не ловилась. Запасы съели еще в электричке. Утром животы подвело от голода.

Колька, которого ребята считали заядлым рыбаком, так, кажется, и заснул вместе с удочкой на берегу. Оставив Таньку сторожить палатку, ребята пошли по чужим огородам. К обеду притащили полные рубахи картошки и прикатили огромную тыкву. Но картошку быстро съели, осталась одна нескончаемая тыква. Так у Мишки и осталось ощущение, что много продуктов бывает только невкусных. Эту самую тыкву они и пекли, и жарили, и варили. Даже чай из тыквы готовили.

Потом Танька наелась какой — то ядовитой травы, ее рвало, и пацаны пошли сдаваться в милицию. Их почему — то не посадили. Таньку срочно увезли на «скорой», а мальчишек отправили в детдом, где неделю продержали в «штрафнике» — в медицинском изоляторе с решетками.

— Да — а! Страсть к приключениям излечивается только больницей! — засмеялся Мишка, вспомнив это детское происшествие.

Ромашкины решили уехать в какой-нибудь санаторий. Там легче было спрятать Анечку от любопытных глаз. Мишка взял отпуск за два последних года и устроился работать охранником в детский санаторий. Воспитатели там требовались меньше, но Любу, учитывая, что муж охранник, все же взяли на время декретного отпуска другого воспитателя. Санаторий находился в таком медвежьем уголке Подмосковья, что туда надо было сначала долго ехать, а потом еще и идти лесом. Глушь — это было самым привлекательным в их новом состоянии.

Директор лично выделил им крохотную комнатушку, сплошь уставленную стульями, которые вскоре унесли в неизвестном направлении, а взамен поставили огромную супружескую кровать, перегородившую всю комнату. Для Анечки возле окна пристроили диван — и комнатка на время стала их домом, «домиком», как говорила Анечка. Одним словом, все складывалось великолепно. Ребенок в лечебном учреждении не числился, поэтому Анечкиных документов никто не потребовал.

В санатории оказалось так много места, что Анечка за неделю не исследовала всех загадочных мест. Она с упоением заползала в самые укромные уголки, пряталась в зарослях и на деревьях. Мишка, наконец, успокоился — санаторий был обнесен высоким забором: девочка исчезнуть не могла, к тому же они оба не спускали с нее глаз.

Тревога на время ушла. Очень быстро Ромашкины передружились с обитателями санатория: почти все воспитатели и медсестры жили в поселке, расположенном рядом. Их мирок ограничивался местечковыми интересами. Люба больше тяготела к семьям, которые, как и они, ютились в тесных комнатках отдельного корпуса, за которым здесь прочно закрепилось название «Ординатуры».

Девочка по — прежнему называла Мишу «папой», а Любу — «Юбой». Сначала кое-кто интересовался, почему, но Любочка легко отмахнулась, дескать, девочка привыкла так — папа зовет ее Любой, вот и она тоже. Никто даже не подозревал, что Анечка носит фамилию Слепченко, а в графе «отец» стоит прочерк. Ее свидетельство о рождении Ромашкины запрятали на самое донышко своих чемоданов.

За стеной их небольшого мирка жила молодая пара: медсестра Валя и доктор Николай. Были они на редкость симпатичными людьми. Оба работали в санатории и обожали детей, своих у них пока еще не было.

— Нам нужно съездить в Москву, Валечка! — сказала Люба, когда подошел срок заключения их брака. — Посидишь с Аней? Только мы на весь день укатим!

Они планировали сразу после регистрации брака заглянуть к инспектору по делам несовершеннолетних.

— Легко! — кратко отозвалась Валя. — Я эту девчонку просто об — божаю! — она потрепала Аню за щечки. — Мы пойдем с ней купаться! Пойдешь купаться, Анька?