Я защищал Ленинград - Артем Драбкин

Так же как и перед началом любой другой операции, Симоняк лично проверял, как налажено взаимодействие, спрашивал фамилии, кто отвечает за выполнение конкретной задачи. Не просто: «Вот будешь наступать в направлении того-то», а конкретно: «На карте видишь деревню, отвечаешь за эту окраину, за эти дома». Вот он такой дотошный был, любил конкретность. Меня на время именно этого наступления назначили начальником разведки дивизиона.

15 января после артиллерийской подготовки наши войска пошли в наступление. Командир дивизиона послал меня вперёд вместе с командиром первого батальона 188-го полка, который мы поддерживали. Тогда я впервые бежал в атаку как пехотинец. Мы неслись, вот это открытое место до первой траншеи, траншею перескакивали, неслись, злые настолько, глаза расширенные, любого готов... Непосредственно в рукопашной не участвовали, пехота всё-таки немного впереди. Уцелевшие немцы выскакивали, бежали. Мы стреляли по убегавшим немцам. Стреляли, бежали. Ну а когда вбежали в немецкую траншею, пробирались по ходам сообщений, там уже было немного безопаснее, а когда пересекали нейтральную полосу до первой траншеи - это было страшно. Страшно в атаку бежать открыто, когда по тебе бьют уцелевшие пулемёты. Вот там мне впервые пришлось познать и страх, но страх-то страх, а выполнять задачу надо, и выполняли. Так что и пострелять из пистолета пришлось. В тот раз со мной был радист и разведчик - поддерживали связь. Тогда мы получили новые радиостанции «РБМ», они были более мощные и связь более устойчивая.

188-й полк в первый день продвинулся на четыре километра. К двенадцати часам ночи мы остановились: оглядеться, уточнить задачи, передохнуть, принять пищу. К утру снова наступление, и так через три дня подошли уже к Вороньей горе, которая была взята 19-го числа. Но ещё до этого произошёл такой случай. Немцы засекли расположение наблюдательного пункта командира нашего дивизиона и нанесли по нему огневой налёт, в результате которого была нарушена связь командира дивизиона с батареями, и командир полка потерял связь с дивизионом. Искали-искали, не могут найти. Из штаба дивизиона начальник штаба капитан Коваленко приказывает мне с моим радистом и разведчиком разыскать наблюдательный пункт командира дивизиона и восстановить управление дивизионом. И вот мы стали разыскивать командира дивизиона, примерно мы знали, где находился наблюдательный пункт командира стрелкового полка, а где-то недалеко от него должен был находиться наблюдательный пункт командира дивизиона. Командир полка указал, где находился дивизионный наблюдательный пункт. Мы туда пробирались, перебегали, переползали под огнём крупнокалиберного пулемёта. Нашли этот разгромленный пункт, где были разбросаны вещи. Перевязали раненого радиста и двоих разведчиков, командиру дивизиона помощь оказали ещё раньше. Он отказался уходить и остался, мы передали ему радиостанцию, которая была со мной. Он восстановил связь, сказал, что не хочет уходить в медсанбат и способен дальше командовать.

Дальше мы наступали в сторону Красного Села, за взятие которого нашей 63-й гвардейской дивизии было присвоено почётное звание «Красносельская». После встречи с войсками Второй ударной армии, наступавшей с Ораниенбаумского плацдарма, нашу дивизию повернули резко налево, на Гатчину. Там в результате воздушного налёта погибла одна из батарей нашего дивизиона. Батарею срочно воссоздали, и я был назначен в неё командиром огневого взвода. Батарея не была полностью уничтожена: командир и взвод управления не пострадали, а пострадала огневая позиция, была совершенно разбита одна пушка, погиб командир огневого взвода и был ранен старший офицер батареи, в расчётах тоже были раненые. Во время боя обычно пополнение брали со своего дивизиона, а если не хватало, то с других. А когда выходили из боя, то уже получали пополнение с маршевыми ротами. Поэтому мне сказали, что назначают временно, но это время растянулось с 21 января до конца марта.

На Гатчину мы должны были наступать через Тайцы. Хоть до них было три километра, но в приборы Тайцы и передвигавшиеся по ним немцы были хорошо видны. Батарею поставили на открытые позиции, и батарея выпустила по Тайцам триста снарядов - это огромное количество. 23 января - приказ, снова дивизии изменили задачу, мы вошли в состав Второй ударной армии и пошли в наступление на Кингисепп.

Восьмая батарея, в которой я теперь служил командиром огневого взвода, была вооружена 76-мм орудиями «ЗИС-3». Командовал батареей старший лейтенант Долгобородов. Всего в нашей батарее было 65 человек. Четыре орудия, расчёт каждого - тринадцать человек. Командиром орудия был сержант или старший сержант, мог командовать и старшина - всё в зависимости, сколько и как воевал, следующий - наводчик: он наводил орудие по вертикали и горизонтали. Заряжающий, кроме заряжания, снимал с головки снаряда предохранительный колпачок и устанавливал взрыватели, в головной части он должен был ключом повернуть такую шайбу на «О» - осколочный, «Ф» - фугасный, «К» - картечь. Он слушает команды, например: «Фугасный!» - значит, снаряд будет взрываться, углубившись в землю или в любую другую преграду, то есть он взрывается с замедлением. Осколочный - очень чувствительный, взрывается даже при соприкосновении с веткой дерева. Когда снаряд ставят на «картечь», то он взрывается почти сразу после выстрела в двадцати или восьмидесяти метрах от орудия, и почти все образовавшиеся осколки продолжают лететь вперёд, и это имело самое большое поражающее действие, потому что при разрыве осколочного снаряда вперёд летело 80 % осколков, 5 - назад и 15 % - влево и вправо.

Дальше было несколько человек - подносчиков. Они подносили к орудию снаряды, ящики с которыми лежали на огневой позиции в специально отрытых ровиках, слева и справа от направления стрельбы. В этих ровиках находился запас ящиков со снарядами. В ящике пять снарядов, ящик со снарядами 50 килограммов. Ещё были подносчики от склада боепитания к позициям. У каждого орудия была машина - тягач «ЗИС-5» и шофёр. Грузоподъёмность машины считалась три тонны, но мы и пять тонн нагружали, и она везла. На машине было нагружено 52 ящика снарядов, по 50 килограммов ящик. 52 ящика, я это хорошо помню: машина застрянет в болоте, мы их выгружаем, погружаем - ужас!

У батареи была своя кухня, повар, был старшина и два офицера - командиры взводов. Первый огневой взвод - два орудия, и второй огневой взвод - два орудия. Командир первого взвода назывался «старший офицер батареи». Старшим офицером батареи у меня был старший лейтенант Тычок Александр Александрович, отличный человек, таких людей редко встретишь. Старшиной батареи был Григорий Цибадзе, он же занимал должности сан- и химинструктора батареи. Это был здоровяк, исключительной храбрости человек. Ну и были отделения связистов и разведки, составлявшие взвод управления. Учитывая потери, народа всегда не хватало.

В зимнее время, как правило, орудия не красились, и только во время одной операции, когда стояли на ровном месте, орудия перекрашивали, но не сплошь белой краской, а в камуфляж: белой, чёрной, белой, чёрной.

Нашему корпусу поставили задачу - двигаться за передовыми частями Второй ударной армии, находясь в готовности к развитию успеха армии в направлении Кингисепп - Нарва. Запас снарядов у нас был подвезён большой, ну а так как предстояло двигаться от Ленинграда до Нарвы около двухсот километров, с собой такое количество боеприпасов взять было невозможно, надо было их оставлять, для чего необходимо было оставить лишнего человека - старшину или командира орудия, чтобы передавали, подписывали документ. Поэтому начальство сказало: «Мы получили новую задачу - поворачиваем, так что стреляй, снарядов не жалей!» И мы выполняли на полную катушку, по Тайцам и 27 января. Потом в походной колонне шли до самой Нарвы. К началу февраля мы подошли к реке Нарве. Немцы остановили нас ещё до реки, на восточном берегу они удерживали Ивангород - там у немцев была подготовлена мощная линия обороны. Мы пытались продолжать наступление на мызу Лилиенбахе и населённый пункт Поповка. Особенно сильно была укреплена мыза Лилиенбахе, там стояли прочные каменные здания, в которых немцы установили орудия и пулемёты, ну и, кроме того, там были и доты, и дзоты, они же задолго готовили этот «Северный вал». Поповку в конце концов мы взяли, но дальше продвинуться не смогли. Дивизия получила задачу - перейти к обороне и готовиться к новому наступлению. Артиллеристы начали выбирать и готовить огневые позиции, их надо было привязывать, определять координаты, ориентировать, подвозить снаряды, в общем, работа велась большая и трудоёмкая. Связисты устанавливали проводную и радиосвязь. Организовывалось взаимодействие с пехотой, командование дивизии определяло группировку артиллерии. Обычно распределялось так: каждый дивизион поддерживал какой-то полк, в дивизии было три полка и три дивизиона. В свою очередь разведчики занимали наблюдательные пункты, вели разведку наблюдением, получали данные от пехоты, рота - в штаб батальона, батальон - в штаб полка, полк - в штаб дивизии. А уже дивизия объединяла данные, полученные от стрелковых частей и разведрот, и передавала в штаб артиллерии дивизии, а штаб артиллерии - уже нам, в зависимости от того, какой дивизион какой полк поддерживал. Каждому из полков отводилась своя полоса наступления, с картой на местности определяли границы этой полосы и определяли, что находится в этой полосе, где какие траншеи, где какие пулемёты, артиллерийские позиции и прочее, что можно было, на глубину два-три километра. А в глубине вела разведку звуковая разведка, воздушная разведка засекала, авиация давала данные. Всё это с вышестоящих штабов стекалось в штаб дивизии, а штаб уже назначал, кому из артиллеристов подавлять выявленные цели.