Мария Стюарт - Стефан Цвейг

Один-единственный из присутствующих пользуется наступившим после чтениязамешательством, чтобы незаметно покинуть таверну; другие, потому ли, что домокружен вооруженными приспешниками Босуэла, или потому, что про себя они решилипри первом же удобном случае отступиться от подневольной присяги, подмахнулиграмоту. Они знают: что написано пером, прекрасно смывается кровью. А потомуникто особенно не задумывается: что значит для этой братии какой-то росчеркпера! Все подписываются и продолжают пировать и бражничать, а пуще всехвеселится Босуэл. Наконец-то желанный приз у него в руках и он у цели. Ещенесколько недель – и то, что кажется нам в «Гамлете» небывальщиной, поэтическойгиперболой, становится здесь действительностью: королева, «еще и башмаков неизносив, в которых прах сопровождала мужа»[*],идет к алтарю с его убийцей. Quos Deus perdere vult…

Невольно, по мере того как трагедия «Босуэл», нарастая, стремится к своейвысшей точке, нам, словно по какому-то внутреннему принуждению, все снова иснова вспоминается Шекспир. Уже внешнее сюжетное сходство этой трагедии с«Гамлетом» неоспоримо. И тут и там – король, вероломно убранный с дорогилюбовником жены, и тут и там – вдова, с бесстыдной поспешностью устремляющаясяк венцу с убийцею мужа, и тут и там – неугасающее действие сил, рожденныхубийством, которое труднее скрыть и от которого труднее скрыться, чем былосовершить его. Уже одно это сходство поражает. Однако еще сильнее, ещенеодолимее воздействует на чувство поразительная аналогия многих сценшекспировской шотландской трагедии с исторической. Шекспировский «Макбет»,сознательно или бессознательно, сотворен из атмосферы драмы «Мария Стюарт»; то,что волею поэта произошло в Дунсинанском замке, на самом деле не так давнопроисходило в Холируде. И тут и там то же одиночество после содеянного, тот жетяжкий душевный мрак, те же овеянные жутью пиршества, на которых гости не смеютотдаться веселью и откуда они втихомолку бегут один за другим, между тем какчерные вороны несчастья, зловеще каркая, кружат над домом. Порой не скажешь:Мария ли Стюарт ночами блуждает по дому в помрачении разума, не ведая сна,смертельно терзаемая совестью, или же то леди Макбет, пытающаяся смытьневидимые пятна с обагренных кровью рук? То ли Босуэл перед нами, то ли Макбет,все решительнее и непримиримее, все дерзновеннее и отважнее противостоящийненависти всей страны и в то же время знающий, что все его мужество бесплодно ичто смертному не одолеть бессмертных духов. И здесь и там – страсть женщины какдвижущее начало и мужчина как исполнитель, но особенно здесь и там схожаатмосфера, гнетущая тяжесть, нависшая над заблудшими, замученными душами,мужчиной и женщиной, что прикованы друг к другу одним и тем же преступлением иувлекают один другого в пагубную бездну. Никогда в мировой истории и мировойлитературе психология преступления и таинственно тяготеющая над убийцей властьубиенного не проявлялись так блистательно, как в обеих шотландских трагедиях,из коих одна была сочинена, а другая реально пережита.

Это сходство, эта поразительная аналогия только ли случайны? Или же должнопризнать, что в шекспировском творении реально пережитая трагедия Марии Стюартнашла свое поэтическое и философское истолкование? Впечатления детстванеугасимо властвуют над душой поэта[57], итаинственно преображает гений ранние впечатления в вечную, непреходящуюдействительность. Одно несомненно: Шекспиру были известны события, происшедшиев Холирудском замке. Все его детство в английском захолустье было овеянорассказами и легендами о романтической королеве, которой безрассудная страстьстоила страны и престола, и теперь, в наказание, ее постоянно перевозят изодного английского замка в другой. Он, верно, совсем недавно прибыл в Лондон,этот юноша – лишь наполовину мужчина, но уже вполне поэт, – когда по всемугороду трезвонили колокола, ликуя оттого, что великая противница Елизаветынаконец-то сложила голову на плахе и что Дарнлей увлек за собой в могилуневерную жену. Когда же впоследствии в Холиншедовой хронике[58]он натолкнулся на повесть о сумрачном короле Шотландском[*], быть может, вспыхнувшее воспоминание отрагической гибели Марии Стюарт таинственным образом связало обе эти темы втворческой лаборатории поэта? Никто не может утверждать с уверенностью, ноникто не может и отрицать, что трагедия Шекспира была обусловлена той реальнопережитой трагедией. Но лишь тот, кто прочитал и прочувствовал «Макбета»,сможет полностью понять Марию Стюарт тех холирудских дней, невыразимые мукисильной души, которой самое дерзновенное ее деяние оказалось не под силу.

Но что особенно поражает нас в обеих трагедиях, как вымышленной, так иреально пережитой, это полная аналогия в том, как меняются под влияниемсодеянного обе героини – Мария Стюарт и леди Макбет. Леди Макбет вначале –преданная, пылкая, энергичная натура, с сильной волей и пламенным честолюбий,ем. Она грезит о величии своего супруга, и эта строка из памятного сонета МарииСтюарт могла быть написана ее рукой: «Pour luy je veux rechercher lagrandeur…»

Основной стимул преступления – в ее честолюбии, и она действует хитро ирешительно, пока дело – лишь тень ее желания, лишь замысел и план, пока алаягорячая кровь не обагрила ей руки, не запятнала душу. Льстивыми речами, как иМария Стюарт, завлекшая Дарнлея в Керк о’Филд, зазывает она Дункана вопочивальню, где его ждет отточенный клинок. Но сразу же после содеянного онауже другая, ее силы исчерпаны, мужество сломлено. Огнем сжигает совесть ееживую плоть, с остановившимся взором, безумная, бродит она по замку, внушаядрузьям ужас, а себе – отвращение. Неутолимая жажда разъедает ее измученныймозг – жажда все забыть, ни о чем не думать, ничего не знать, жажда небытия. Нотакова же и Мария Стюарт после убийства Дарнлея. С ней происходит перемена,внезапное превращение, даже черты ее лица так несхожи с прежними, что Друри,соглядатай Елизаветы, доносит в Лондон: «Никогда еще не было видно, чтобы затакой короткий срок и не будучи больной женщина так изменилась внешне, какизменилась королева». Ничто больше не напоминает в ней ту жизнерадостную,разумную, общительную, уверенную в себе женщину, какой все знали ее лишь занесколько недель. Она уединяется, прячется, замыкается в себе. Быть может,подобно Макбету и леди Макбет, она все еще надеется, что мир промолчит, еслимолчать будет она, и что черная волна милосердно пронесется над ее головой. Нопо мере того, как все настойчивее звучат голоса и требуют ответа; по мере того,как ночами на улицах Эдинбурга, под самыми ее окнами, все громче выкликаютимена убийц; по мере того, как Ленокс, отец убитого, ее недруг Елизавета, еедруг Битон, как весь мир восстает против нее, требуя суда и справедливости, –рассудок ее мутится. Она знает: нужно что-то сделать, чтоб скрыть содеянное,оправдаться. Но не находит сил для убедительного ответа, не находит умногоОбманного слова. Точно в глубоком гипнотическом сне, Слышит она голоса изЛондона, Парижа, Мадрида, Рима, они обращаются к ней, увещают, остерегают, ноОна не в силах воспрянуть, она слышит эти зовы, лишь рак заживо погребенныйслышит шаги идущих по земле, – бессильно, беспомощно, из глубины отчаяния. Оназнает: надо разыграть безутешную вдову, отчаявшуюся супругу, надо исступленнорыдать и вопить, чтобы мир поверил ее невиновности. Но в горле у нее пересохло,она не в силах заговорить, не в силах больше притворяться. Неделя тянется занеделей, и наконец она чувствует: больше ей этого не вынести. Подобно тому, какзагнанная лань с мужеством отчаяния поворачивается и бросается напреследователей, подобно тому, как Макбет, стремясь защитить себя, громоздитвсе новые убийства на убийства, взывающие о мщении, так и Мария Стюартвырывается наконец из сковавшего ее оцепенения. Ей уже все равно, что подумаетмир, все равно – разумно или безрассудно она поступает. Лишь бы не этаонемелость, лишь бы что-то делать, двигаться все вперед и вперед, все быстрей ибыстрей, бежать от этих голосов, убеждающих и угрожающих. Лишь бы вперед ивперед, не задерживаться на месте и не думать, а то как бы не пришлосьсознаться себе самой, что никакая мудрость ее уже не спасет. Одна из тайннашей, души заключена в том, что на короткий срок быстрое движение заглушает внас страх; словно возница, который, слыша, что мост под ним гнется и трещит,все шибче нахлестывает лошадей, ибо знает, что лишь сумасшедшая езда может егоспасти, так и Мария Стюарт во всю мочь гонит вороного коня своей судьбы, чтобызадавить последние сомнения, растоптать любое прекословие. Только бы не думать,только бы не знать, не видеть – все дальше и дальше в дебри безумия! Лучшестрашный конец, чем бесконечный страх! Таков непреложный закон: как каменьпадает тем быстрее, чем глубже скатывается в бездну, так и заблудшая душа безпамяти торопится вперед, зная, что кругом безысходность.