Последние дни Помпеи - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

забыв, что слепая не может наблюдать за выражением ее лица:

– Итак, ты служишь у неаполитанки Ионы?

– Да, я живу теперь у нее.

– Правда ли, что она так красива?

– Не знаю, – отвечала Нидия. – Как я могу судить о ее красоте?

– Ах, я позабыла… Но у тебя есть уши. Что говорят твои товарки, другие рабыни, – хвалят они ее красоту? Обыкновенно рабы, беседуя между собой, забывают льстить своим господам.

– Все говорят, что она очень хороша.

– Гм… Высокого роста?

– Да.

– Как и я… Волосы у нее черные?

– Да, говорят.

– И у меня тоже черные… А Главк часто у нее бывает?

– Каждый день, – отвечала Нидия, подавляя вздох.

– Каждый день! В самом деле? И он тоже находит ее красивой?

– Полагаю, так как скоро их свадьба.

– Свадьба! – воскликнула Юлия, бледнея даже сквозь поддельный румянец, и вскочила с кушетки.

Нидия, конечно, не могла видеть, какое волнение причинила она своими последними словами. Несколько минут Юлия молчала. Но по ее тяжелому дыханию и сверкающим глазам всякий мог бы догадаться, как жестоко уязвлено ее тщеславие.

– Говорят, что ты вессалийка, – промолвила она наконец.

– Это правда!

– Вессалия – страна волшебников и колдуний, талисманов и любовных зелий? – продолжала Юлия.

– Она искони славилась своими чародеями, – робко заметила Нидия.

– Не знаешь ли ты, слепая, каких-нибудь привораживающих средств?

– Я! – вскричала цветочница, вспыхнув. – Я! Откуда мне знать? Конечно, нет!

– Тем хуже для тебя, я дала бы тебе столько золота, что ты могла бы откупиться на волю, если бы ты была поумнее.

– Но что заставляет богатую, красивую Юлию задавать рабыне подобный вопрос? – спросила Нидия. – Разве она не обладает всеми благами: молодостью, красотой, деньгами? Это такие любовные чары, что с ними можно обойтись и без магии!

– Для всех, кроме одного во всем мире, – надменно возразила Юлия. – Но можно подумать, что твоя слепота заразительна и что… Но все равно.

– Кто же этот человек? – поспешно спросила Нидия.

– Это не Главк, – отвечала Юлия с хитростью, свойственной ее полу. – Нет, не Главк!

У Нидии отлегло от сердца. Помолчав немного, Юлия продолжала:

– Кстати о Главке и о его привязанности к неаполитанке: это напомнило мне о могуществе любовных чар, к которым и она, может быть, прибегала, чтобы завлечь его. Слепая! Я влюблена и не нахожу взаимности… Может ли Юлия жить после такого признания? Это унижает… Нет, не унижает, а скорее глубоко уязвляет мою гордость. Мне хотелось бы видеть неблагодарного у ног моих, не с тем, чтобы поднять его, а с тем, чтобы уничтожить его своим презрением. Когда я услыхала, что ты вессалийка, я вообразила, что ты уже с юных лет посвящена в темные тайны твоей родины.

– Увы, нет, – прошептала Нидия, – и я сожалею об этом!

– Благодарю, по крайней мере, за это доброе желание, – сказала Юлия, не подозревая, что происходит в сердце цветочницы. – Но скажи мне, ты слышишь болтовню рабов, всегда склонных к суевериям, всегда готовых прибегать к колдовству для своих собственных пошлых любовных похождений, – не слыхала ли ты о каком-нибудь восточном волшебнике, обладающем тем искусством, которое тебе неизвестно? Я говорю не о пустых фокусниках и гадателях с рыночной площади, нет, а не знаешь ли ты какого-нибудь могущественного, искусного мага из Индии или из Египта?

– Из Египта? О, да! – отвечала Нидия, вздрогнув. – Кто в Помпее не слыхал об Арбаке?

– Арбак! В самом деле! – молвила Юлия, радостно схватившись за эту мысль. – Говорят, он человек, стоящий выше грубых, жалких обманщиков, человек, посвященный в науку звезд и в тайны древнего волшебства, почему бы и не быть ему сведущим в тайнах любви?

– Если есть на свете волшебник, чье искусство выше всех прочих, так это именно этот ужасный человек!

При этом Нидия украдкой дотронулась до своего талисмана.

– Он слишком богат, чтобы гадать за деньги, – презрительно заметила Юлия. – Не могу ли я посетить его?

– Это опасный дом для молодых, красивых женщин, – возразила Нидия. – Кроме того, я слыхала, что он болен, после…

– Опасный дом? – прервала ее Юлия, обратив внимание только на первую фразу. – Почему же?

– По ночам там происходят нечистые, ужасные оргии, – по крайней мере, таковы слухи.

– Клянусь Церерой, Паном и Цибелой! Ты только подстрекаешь мое любопытство, вместо того, чтобы возбуждать во мне опасения, – воскликнула своенравная, смелая помпеянка. – Я пойду к нему и расспрошу о его науке. Если на этих оргиях допущена любовь, то тем более он должен знать ее тайны!

Нидия промолчала.

– Я буду у него сегодня же, – продолжала Юлия, – почему бы не отправиться к нему сейчас?

– Среди белого дня и при его теперешнем состоянии тебе, конечно, нечего опасаться, – сказала Нидия, невольно поддаваясь тайному желанию узнать, не обладает ли в самом деле мрачный египтянин чарами, способными привлечь любовь, чарами, о которых вессалийка так часто слышала.

– Кто осмелится оскорбить дочь богача Диомеда? – сказала Юлия надменно. – Я иду!

– Можно мне прийти узнать о результате? – спросила Нидия с беспокойством.

– Поцелуй меня за участие, которое ты принимаешь в чести Юлии, – отвечала помпеянка. – Сегодня вечером мы ужинаем в гостях, приходи завтра в этот же час, и ты узнаешь все. Может быть, ты мне понадобишься, – однако, пока довольно. Постой, возьми этот браслет в награду за новую мысль, которую ты мне сейчас внушила. Помни, служа Юлии, что она щедра и благодарна.

– Я не могу принять твоего подарка, – сказала Нидия, отстраняя браслет, – но как я ни молода, я, однако, способна сочувствовать даром тем, кто любит, и любит без ответа.

– Вот как! – заметила Юлия. – Ты говоришь, как женщина свободная – и ты будешь свободна! Прощай!

VIII. Юлия посещает Арбака. – Результат этого свидания

Арбак сидел у себя в комнате, выходившей на террасу или род портика, ведущего в сад. Бледное, исхудалое лицо его еще носило следы перенесенных страданий, но его железная натура уже успела оправиться от страшных последствий несчастного случая, разрушившего все его планы в самый момент торжества. Напоенный ароматами воздух оживлял его ослабевшую голову, и в первый раз за все эти дни кровь стала быстрее обращаться в его жилах.

«Итак, – думал он, – гроза судьбы разразилась и миновала. Несчастье, предсказанное моей наукой и угрожавшее моей жизни, пронеслось мимо, – я жив! Случилось так, как предвещали звезды, и впереди мне улыбается долгая, блестящая, благополучная участь. Ведь такая участь должна была выпасть мне на долю, если я переживу ожидавшую меня катастрофу: я остался жив, я преодолел последнюю опасность моей жизни. Теперь я могу без боязни и с полным спокойствием устраивать свою будущность. Первым