Последние дни Помпеи - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

и назови только имя Арбака, – она боится его и даст тебе самые верные зелья.

– Увы! – возразила Юлия. – Я не знаю дороги к жилищу этой волшебницы, и как ни короток туда путь, он все-таки слишком далек для девушки, украдкой отлучающейся из отцовского дома. Вся местность заросла диким виноградом и изрыта опасными пещерами. Я не решусь взять постороннего человека в провожатые: репутацию женщины моего круга так легко запятнать, и хотя мне все равно, если узнают, что я люблю Главка, но мне не хотелось бы, чтобы подумали, будто я хочу добиться его любви при помощи волшебных чар.

– Мне надо бы еще три дня, чтобы окончательно поправиться, – сказал Арбак, вставая и расхаживая по комнате (словно пробуя свои силы), но медленными, неверными шагами, – тогда я мог бы сам сопровождать тебя. Ты должна подождать.

– Но скоро свадьба Главка с этой ненавистной неаполитанкой.

– Свадьба!

– Да, в начале будущего месяца.

– Так скоро? Ты наверное знаешь?

– Я слыхала от ее собственной рабы.

– Этому не бывать! – с жаром воскликнул египтянин. – Не бойся, Главк будет твоим! Но когда ты получишь зелье, как ты воспользуешься им?

– Мой отец пригласил Главка и, кажется, неаполитанку также на пир, назначенный на послезавтра, тогда я буду иметь случай влить снадобье в кубок грека.

– Пусть будет так! – И глаза египтянина сверкнули такой дикой радостью, что Юлия задрожала и потупилась под их взглядом. – Завтра вечером прикажи подать носилки, ведь у тебя есть носилки в твоем распоряжении?

– Конечно, есть, – отвечала Юлия, кичась своим богатством.

– Так прикажи подать носилки: милях в двух от города есть увеселительное заведение, посещаемое богатыми помпейцами, оно славится своими роскошными ваннами и красивыми садами. В виде предлога ты можешь сказать, что отправляешься туда, и там я встречу тебя у статуи Силена в роще, прилегающей к саду, встречу непременно, – хотя бы больной и даже умирающий, – и сам провожу к колдунье. Мы выждем, пока взойдет вечерняя звезда и пастухи загонят стада коз. Тогда сумерки скроют нас, и мы никого не встретим на пути. Ступай домой и не беспокойся. Арбак, египетский чародей, клянется самим адом, что Иона никогда не будет женой Главка!

– И что Главк будет моим, – прибавила Юлия, доканчивая недосказанную фразу.

– Именно так, – подтвердил египтянин, и Юлия, полуиспуганная этой страшной сделкой, но подстрекаемая ревностью и желанием уязвить соперницу еще более чем любовью, решилась сдержать данное слово.

Оставшись один, Арбак дал волю своему волнению:

– О, ясные звезды, вы никогда не лжете! Уже начинают исполняться ваши предсказания, успех в любви, победа над врагом – вот что ожидает меня в счастливом будущем! В ту самую минуту, когда ум мой тщетно искал способа мести, не вы ли послали мне на помощь эту красивую, но взбалмошную женщину?

Он остановился, глубоко задумавшись.

– Да, – продолжал он уже более спокойным тоном, – я сам не мог дать ей яда в виде любовного зелья – меня могли бы обвинить в смерти моего врага… Другое дело колдунья… Вот самое удобное, самое естественное орудие для осуществления моих планов.

Он позвал раба и приказал ему выследить, куда пойдет Юлия, разузнать ее имя и звание. Покончив с этим, он вышел под портик. Небо было чисто и ясно. Но его привычный глаз подметил по облакам на далеком горизонте и слегка волнуемым ветром, что приближается буря.

– Точь-в-точь как мое мщение, – проговорил он, – небо ясно, но туча надвигается.

IX. Буря на юге. – Пещера колдуньи

Когда полуденный зной стал постепенно спадать, Главк и Иона выехали подышать свежим, благодатным воздухом. В это время у римлян были в ходу различного рода экипажи. Наиболее распространенным среди богатых граждан был бига – коляска для одного человека. Для матрон употреблялся другой, двухколесный экипаж – карпентум[17]. Древние употребляли также носилки в виде большого кресла, более удобно устроенные, нежели современные носилки, так что в них можно было спокойно лечь, вместо того, чтобы подвергаться постоянным перпендикулярным толчкам и покачиваниям сверху вниз. Для путешествий и экскурсий за город употреблялся экипаж опять-таки другого рода: он был удобен, в нем могли свободно поместиться три-четыре человека, имел фордек, подымаемый и опускаемый по желанию. Словом, он отвечал назначению современной брички, хотя был совершенно иной формы. В таком-то экипаже наша влюбленная чета выехала на прогулку, в сопровождении одной из рабынь Ионы. Милях в десяти от города находились в то время древние развалины, остатки храма, очевидно греческого. Для Главка и Ионы все греческое имело особую привлекательность, и вот они условились посетить эти развалины – это и было целью их прогулки.

Дорога пролегала между виноградниками и оливковыми рощами. Подымаясь постепенно к вершине Везувия, она становилась затруднительной. Мулы подвигались медленно и с усилием. В прогалинах, среди леса, наши путешественники видели перед собою в расселинах скал страшные, серые пещеры, описанные Страбоном, но постепенно исчезнувшие с течением времени вследствие различных переворотов вулканического свойства. Солнце склонялось к закату, и на горе сгущались длинные тени. По временам слышались звуки пастушеской свирели под купами буков и дубов. Кое-где мелькали грациозные серны, с шелковистой шерстью, закрученными рогами и блестящими серыми глазами. Гроздья винограда, уже поалевшие под лучами жаркого летнего солнца, сверкали между фестонами, свешивавшимися от дерева к дереву. Легкие облачка плыли на ясном небе, но так медленно, что казалось – они не двигаются с места. Направо местами виднелось тихое, спокойное море, со скользившими по нему легкими лодками. И солнце сверкало над его глубиной, переливаясь разнообразными, нежными оттенками, свойственными этому чудному морю.

– Какой прекрасный обычай – называть землю матерью! – проговорил Главк полушепотом. – С какой одинаковой, нежной любовью она распространяет благодеяния на детей своих! Даже этим бесплодным местам, которых природа не наделила красотой, она дарит свою улыбку! Взгляни на этот виноград, обвивающий дикую, выжженную почву потухшего вулкана. О! В такой именно час и при этой обстановке так и ожидаешь увидеть смеющееся лицо Фавна между этих фестонов или горную нимфу, убегающую в густую чащу леса. Но нимфы исчезли, прекрасная Иона, с тех пор, как ты появилась на свет.

Никто не способен льстить усерднее влюбленного. Однако в своем увлечении он полагает, что говорит самые обыкновенные вещи. Странная излишняя расточительность, которая, впрочем, скоро истощается, хлынув через край!

Наконец наши путешественники добрались до развалин. Они смотрели их с тем умиленным чувством, какое всегда овладевает нами при виде священных останков древних мест, где жили наши предки. Главк и Иона замешкались там до тех пор, пока не взошел Геспер на