Холодная рука в моей руке - Роберт Эйкман

– Что-то я в этом сомневаюсь.

– Откуда нам знать, – пожала плечами Морин.

Я заметил, что она более не спрашивает, познакомился ли я с мистером Милларом.

По моим предположениям, определить, каков масштаб истинной деятельности бухгалтерской фирмы, можно было с помощью писем, каждое утро исправно доставляемых в наш дом. Но, надо сказать, тут я находился в невыгодном положении. Писатели, как правило, не относятся к категории ранних пташек. В прежние дни я, накинув халат (линялый, покрытый пятнами и, боюсь, местами даже рваный), спускался на первый этаж, к полке с письмами, нимало не заботясь о том, что подумают обо мне многочисленные (как казалось тогда) сотрудники «Свободы». Ныне подобная вольность была невозможна, отчасти из-за вездесущих девиц, но не только. Моей жалкой утренней почте, включая неряшливые пакеты от майора Валентайна, приходилось ждать, пока я побреюсь и полностью оденусь; к тому времени все прочие письма были уже, пользуясь современным выражением, «расхватаны». Подобная ситуация была тем более неизбежна, так как я имел привычку готовить и съедать свой немудрящий завтрак прежде, чем приступать к бритью и утреннему туалету; изменять своим привычкам из-за мистера Миллара и его банды я не видел оснований. Полагаю также, в действительности у меня не было желания узнать, что происходит на этажах, занятых многолюдными офисами. Выше я употребил выражение «истинная деятельность». Не думаю, что таковая велась с большим размахом; впрочем, у меня нет даже смутных предположений относительно того, чем контора занималась в действительности. Правда, бывало, спускаясь в холл в разгаре дня, я находил на полке довольно странные письма, адресованные фирме; почти все они исходили от государственных органов. Таким образом, можно было предположить, что фирма таки занимается бухгалтерским учетом. Помню, дядя моей матери часто повторял: «Цифры, мой мальчик, это всего лишь малая часть успешной бухгалтерии». Но, повторю, я не имел даже отдаленного понятия о том, что происходит на нижних этажах. По крайней мере, до поры до времени сохранялось именно такое положение вещей; но впоследствии произошли весьма важные события.

Думаю, прошло не менее месяца, прежде чем я впервые увидел мистера Миллара. По неясным причинам мы с Морин уже некоторое время перестали упоминать о нем в разговорах. И вдруг совершенно неожиданно, почти без всякой предварительной подготовки, я не только увидел его, но и поговорил с ним; причем á deux[21].

В пятницу, ближе к вечеру, примерно в половину шестого, пронзительный колокольчик на моих дверях неожиданно зазвенел. Я употребил слово «неожиданно», так как совершенно не слыхал звука шагов на лестнице, которая на этом пролете по-прежнему обходилась без ковра. Чертыхнувшись себе под нос, я набросил плащ на очередной порнографический шедевр, присланный Валентайном, и только после этого открыл дверь. На пороге стоял мужчина.

– Мое имя Миллар, – представился он, однако не протянул руки для пожатия, как это было принято в те дни. Глаза его бегали по сторонам, ни разу не остановившись на мне; но при этом у меня отнюдь не создалось впечатления, что он разглядывает мою убогую обстановку.

– Не загляните ли ко мне пропустить стаканчик? – предложил он. – Вам надо спуститься всего на один этаж. И, разумеется, можете приводить с собой кого хотите.

Стоит ли говорить, что у меня не имелось ни малейшего желания принимать его предложение; но я не мог придумать вежливого способа отказаться, а заводить себе врага в собственном доме, вне всякого сомнения, было неразумно. Итак, я пробормотал нечто невразумительное, означающее согласие.

– Спускайтесь, когда будете готовы. Этаж под вами.

Мне показалось, что он облек свое приглашение в несколько странную форму; было ясно как день, что мне некого с собой приводить, разве что моя подружка прячется в шкафу. Не сказав более ни слова, мистер Миллар повернулся и вышел. Я заметил, что на ногах у него замшевые ботинки, несомненно, на резиновой подошве. И конечно, он, как и все его сотрудники, был в подтяжках.

К счастью, у меня было несколько минут, чтобы привести себя в порядок. Человек редко надевает лучший костюм, когда, в одиночестве сидя у себя в мансарде, редактирует порнографические опусы. В те дни у меня была привычка, работая, беспрестанно запускать правую руку (я левша) в собственные волосы, надо сказать, чрезвычайно густые и жесткие; несомненно, при этом я разрушал пробор, если только мне удавалось сделать его утром, и становился похож на ту картинку из немецкой детской книжки про Растрепанного Петера. Сменив рубашку и повязав галстук (сохранившийся еще со школьных времен), я сделал все, что мог сделать при помощи расчески.

После этого, стараясь ни о чем не думать, я спустился на один пролет и вошел в холл третьего этажа. Во времена «Свободы» мне довелось несколько раз здесь побывать, но ныне все изменилось до неузнаваемости. Стены были оклеены новыми ярко-розовыми обоями с рисунком в виде цветочных корзин, тут и там висели небольшие английские пейзажи, скорее всего, сделанные любителем; рамы этим картинам заменяли картонные паспарту. Пейзажей было необычайно много, так что некоторые висели очень низко. Посреди комнаты стоял письменный стол, несомненно новехонький и совершенно пустой – ни единого ластика, не говоря уже о пишущей машинке под чехлом. В комнате не было ни души, дверь в соседнее помещение приоткрыта. Я заглянул туда и окликнул:

– Есть кто-нибудь?

Мистер Миллар распахнул дверь настежь.

– Заходите, – пригласил он, по-прежнему избегая смотреть мне в лицо и не протягивая руки. Он был без пиджака – тоже по-прежнему.

– Вы один?

Он, кажется, был разочарован этим обстоятельством, хотя, как я уже сказал, предполагать, что я кого-нибудь приведу с собой, было чистой воды абсурдом.

– Один, – подтвердил я.

– Работаете?

Несомненно, он не собирался приносить извинения за то, что отвлек меня от работы; похоже, вопрос он задал даже не ради поддержания разговора, а лишь потому, что слышал об имевшемся у меня довольно странном хобби.

– Работаю. Но не беспокойтесь, я рад сделать передышку, – сказал я, разумеется покривив душой.

– Шерри?

Бутылка, судя по всему, прибыла из какой-то колонии; три стакана, стоявших на столе мистера Миллара, купили в тех магазинах, где любая вещь продается за три или за шесть пенни. Как правило, о подобных фактах не принято упоминать, но я полагаю, в данном случае они имеют значение. Бутылка была еще не открыта, запылившиеся стаканы небрежно протерты, скорее всего, обратной стороной копировальной бумаги. Пиршество, как видно, готовилось исключительно для меня.

– Благодарю вас.

Никакой альтернативы шерри предложено не было. Несомненно, ее и не существовало.

Мистер Миллар принялся возиться с довольно неудобным штопором: из тех (я был знаком с ними уже тогда), что, невзирая на все усилия, не ввинчиваются в пробку глубоко, к тому же обладают слишком хлипкой, ненадежной рукояткой. Я чувствовал, что мне, возможно, следует предложить помощь или хотя бы сказать что-нибудь, ибо наблюдать в молчании, как он крошит упорную пробку, было до крайности неловко. Но я не мог придумать никакого уместного замечания.