Холодная рука в моей руке - Роберт Эйкман

Прежде всего это касалось моих отношений с Морин. Ее визиты ко мне прекратились, а во время случайных встреч мы держались друг с другом так, точно были едва знакомы. Холодно смотрели друг другу в глаза, не проявляя ни малейшего желания пообщаться. Поразмыслив об этом, я пришел в ужас, осознав, что подобное положение вещей ничуть меня не расстраивает. А ведь прежде Морин волновала меня куда сильнее, чем у меня хватало смелости ей открыть. Никакой другой женщины, занявшей ее место, в моей жизни не появилось. Дело было отнюдь не в том. Просто мой внутренний накал по непонятным причинам угас.

В конце концов я несколько раз встретился, точнее сказать, столкнулся с ночными гостями мистера Миллара, которые поднимались по лестнице под его предводительством или же молча стояли на площадке, чего-то ожидая. Странно было видеть совершенно незнакомых людей поздно вечером на лестнице своего дома. Никто из стоявших ни разу и не подумал со мной заговорить; посетители, попадавшиеся мне навстречу в обществе мистера Миллара, порой под руку с ним, тоже не сказали мне ни слова, хотя и не могли скрыть откровенного смущения, граничащего с испугом. Более того, сам мистер Миллар тоже явно не желал со мной заговаривать. Он отводил глаза в своей обычной манере и уступал мне дорогу, вынуждая сделать то же самое своих спутников.

Внешность гостей мистера Миллара вполне соответствовала их грубым голосам, хотя некоторые выглядели даже грубее своих голосов. Когда сталкиваешься с персонажами Уильяма Хогарта на узкой лестнице, они кажутся куда менее забавными, чем на картине. Мужчины более всего походили на преступников мелкого пошиба, наружность их свидетельствовала о жестоком нраве, также о том, что они обречены плохо кончить. Кстати, я заметил, что мистер Миллар редко в один и тот же вечер приглашал к себе представителей разных полов. Правда, однажды я столкнулся с молодой женщиной в последней стадии беременности, ее тащил вверх по лестнице мужчина, все лицо которого было покрыто свежими ножевыми порезами. При встрече со мной смолкали и разговоры между посетителями, к какому бы полу они ни принадлежали; если до меня все же долетали обрывки этих разговоров, это непременно были банальности, вполне достойные мистера Миллара. Ни о каких «откровенностях» речь никогда не шла. Как и всегда, когда дело касалось мистера Миллара, абсолютно ничего не скрывалось и абсолютно ничего не было понятно.

Однако же со временем я нашел этим поздним визитам объяснение, хотя и достаточно нелепое. Разве нельзя допустить, спросил я себя, что все эти люди или хотя бы некоторые из них являются клиентами его фирмы? Не исключено, им принадлежат небольшие полулегальные предприятия, например кафе; при всей своей сомнительности, подобные заведения тоже нуждаются в бухгалтерском учете, хотя и особого рода (как не преминул бы заметить мой двоюродный дедушка). У всех этих людей, несомненно, имелись причины, препятствующие посещению бухгалтерской фирмы в дневное время. Возможно, то были веские и весьма уважительные мотивы; к примеру, совмещая в одном лице владельца и единственного сотрудника крохотного предприятия, днем они были слишком заняты. С течением времени это объяснение стало представляться мне все более правдоподобным; по крайней мере, никаких других предположений в голову не приходило. К тому же я с удивлением осознал, что ни разу не встретил человека, которого можно было бы счесть приятелем мистера Миллара. Хотя, разумеется, не исключено, что поздние гости были именно его друзьями, более того, его единственными друзьями. Несомненно, обращался он с ними как с близкими людьми: без всяких церемоний толкал в бок, отпускал грубоватые шуточки и обходился без ослепительных улыбок и любезностей вроде «только после вас».

Оглядываясь назад, я вспоминаю, что ход событий развивался медленно, но неуклонно. Жизнь мистера Миллара, причем во всех аспектах, была лишена стабильности: у меня существовали сомнения по поводу того, что он регулярно предается сну, регулярно принимает пищу, словом, имеет устоявшийся образ жизни и набор привычек; даже одних и тех же друзей он, судя по всему, никогда не приглашал к себе дважды. Тем не менее, по мере того как на наших глазах разыгрывался спектакль его жизни, происходили некоторые изменения; как и все связанное с мистером Милларом, эти изменения были тревожны и нелепы одновременно; для меня они были чреваты многими неловкостями, во всех смыслах этого слова.

Думаю, стоит сказать несколько слов о причинах, по которым я не переехал на другую квартиру или, по крайней мере, долго воздерживался от поисков нового жилища.

Тут я, вне всякого сомнения, могу дать рациональное объяснение. Правда заключалась в том, что снять три комнаты в центре Лондона за столь же низкую арендную плату, которую я вносил сейчас, было невероятно трудно; все мои знакомые твердили, что мне крупно повезло и я должен держаться за свою квартиру, чего бы мне это ни стоило; никто из моих знакомых, разумеется, не догадывался, чего мне это стоит в действительности. Учитывая, что денежные мои средства были чрезвычайно скудны, любые перемены, за исключением вынужденных, привели бы к нарушению моей ненадежной материальной стабильности. Несомненно, я успокаивал себя тем, что неудобства (и даже опасности), связанные с мистером Милларом, ни в коем случае не будут длиться долго. Даже ближе к концу, точнее кажущемся концу его пребывания в нашем доме, случались вечера, когда он не причинял мне никаких тревог, за исключением разве что небольшого беспокойства, связанного с его беспрестанным хождением по комнатам и бормотанием себе под нос. Надо сказать, в моей жизни существовала еще одна проблема, о которой я никогда не забывал: проблема, связанная с настойчивым, хотя и молчаливым желанием моей матери вернуть меня под крышу родного дома. Стоило мне проявить слабину, следствием этого могла стать разлука с Лондоном и новыми друзьями. Друзей у меня было мало, но потерять их мне не хотелось даже под страхом смерти; таким образом, из двух проблем приходилось выбирать меньшую, то есть мистера Миллара.

Всех этих обстоятельств было вполне достаточно, чтобы отказаться от мыслей о переезде. Но, полагаю, на самом деле я оставался на месте по иной причине. Создавалось впечатление, что исходящие от мистера Миллара флюиды оказывают на меня парализующее воздействие, заключают в невидимый кокон, не дающий пошевелиться; флюиды эти лишали меня способности рассуждать логически и принимать решения, многократно усиливая неуверенность в своих силах, к которой я был склонен вследствие полученного воспитания. Думая о тех днях, я вспоминаю, что все, связанное с мистером Милларом, вызывало у меня неприязнь; тем не менее я сознавал, что с моей стороны до крайности неразумно избегать подобного опыта (или даже испытания). Невозможно всю жизнь оставаться ребенком, беспечным и свободным, как легкий ветерок. Взваливая на себя бремя, которое предлагает жизнь, мы неизбежно утрачиваем легкость. Взросление предполагает, что человек заключает с жизнью ряд определенных соглашений. В этом смысле мистер Миллар, практически невесомый, привыкший плыть по течению, почти не имеющий привычек (и этим подобный младенцу), сумел избежать взросления; но наблюдение за ним представляло собой сжатый и упрощенный курс возмужания. В общем, можно сказать, что я не бежал прочь из этого дома по тем же причинам, по каким школьник не бросает ненавистную ему школу.