Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов

Когда Мухтар был щенком, дед приучил его садиться на задние лапы, держать на кончике носа кусочек сахара и начинал отсчёт:

– Раз, два… три-и…

Бедный пёс исходил слюной, сосредоточив преданный взгляд на указательном пальце хозяина.

– Десять!!! – командовал дед.

И сахар взлетал по скупой траектории, перед тем как исчезнуть в собачьей пасти. Глазом не уследишь!

Было так прикольно смотреть на его несчастную морду, что сахар на нашем столе начал заканчиваться в два раза быстрей. В обычные дни этому способствовал я. А когда приходили гости, даже бабушка любила, при случае, козырнуть перед ними выучкой нашей дворняги.

Что касается его самого, Мухтар с этого дела тоже имел свой гешефт. Ведь кормили его без изысков: полбулки чёрного хлеба да уполовник борща. Ну, когда-никогда обломятся кости, оставшиеся после второго.

С годами наш пёс постарел, рано ослеп. О старой забаве в доме постепенно забыли. Смотреть на него было уже не смешно. Я тоже не стал издеваться над пенсионером и протянул ему лакомство на ладони:

– Можно, Мухтар.

Он принял подачку как должное, шевельнул рыжим хвостом и поплёлся в свой обжитой угол, чтобы ещё раз обдумать моё нестандартное поведение.

Ну что я ещё мог для него сделать? Только лишний раз приласкать. А вот насчёт Мурки и Зайчика стоит подумать. Есть у них реальные шансы. Нужно только найти знающего человека.

Обоим моим дедам было не до меня. Они восстанавливали летний душ, пострадавший от наводнения. Яму уже почистили. Степан Александрович у колодца подключал водяной насос, а Иван Прокопьевич укреплял разбитые стены плахами из древесной коры. Заметив, что я, поздоровавшись, продолжаю стоять в ожидании, он выплюнул из-под усов с десяток гвоздей и хмуро спросил:

– Чего тебе, Сашка?

– Если, к примеру, у кошки шерсть клочьями вылезает и голую кожу видно, это можно чем-нибудь вылечить?

– Это у какой такой кошки? У Мурки, что ли? – Дед Иван в каждом деле любил конкретику.

– Нет. В школе у нас Милка в подвале живёт. Котят принесла. Жалко.

Версия была не из лучших, но ничего другого на ум не пришло. С точки зрения логики я вполне мог рассчитывать на адекватный ответ. И он прозвучал:

– Тю на тебя! Не вздумай такую заразу в дом принести! – Дед Иван прикусил щепотку гвоздей и опять застучал молотком.

Вот тебе и весь сказ до копейки! У этого поколения своя логика.

– Дедушка Ваня, – снова спросил я, – в сарае у вас или на чердаке веничьё не осталось? Такое, чтоб семена ещё не очищены?

– Есть чутка, – отозвался он и сплюнул с досады (вот приставучий!). – Тебе-то зачем?

– Да сделали мне позавчера такое приспособление, что само семена очищает. Хочется испытать.

Изумлённый Иван Прокопьевич чуть не уронил молоток:

– Да ты что?! Кто ж это такое придумал?

– Наш учитель труда.

– И работает?

– Как зверь, говорит, только успевай подноси.

– Так прямо само и шоркает? Быть такого не может! А ну, покажи!

До последних дней жизни дед Иван разбирался с веничьём железной скребницей, которой до этого чистил и мыл свою Лыску. Наденет ремень на руку – и вперёд! Он просто не мог вообразить, что может существовать какой-то другой, более быстрый способ.

Я заглянул в сарай. Хотел отыскать насадку и приладить её на электродвигатель, но чуть не споткнулся о велосипед «Школьник».

Каким же он стал маленьким! Не успел удивиться, бабушка забила тревогу:

– Сашка! Иде тебя черты носють?! Ты деда позвал? Дождёсси у меня хворостны!

– Сейчас позову!

Я погладил ладонью седло и взялся за работу. Там, в принципе, дел на один чих: убрать проволоку да закрутить болт. Деревянное основание трогать не стал, какая-никакая устойчивость.

Через пару минут мой электротрансформер легко превратился в чистилку веничья. Не стыдно и показать.

Возле летнего душа стояла короткая лестница. У колодца, давясь и всхлипывая, урчал водяной насос. Иван Прокопьевич собирал инструменты, а дед Степан, стоя на верхней ступеньке, заправлял резиновый шланг в горловину железной бочки.

– Ты чего это тут блукаешь?! – строго спросил он. – А ну, строевым шагом в постель! Вот увидит бабушка твои железяки, будет тогда чертей и мне, и тебе.

– Она меня и послала. Я за тобой, ужинать.

– Скажи, уже иду.

– Погодь, – озадаченно сказал дед Иван, разглядывая мою приспособу. – Насколько я понял, эта хреновина крутится на валу и должна, по задумке конструктора, сбивать напайками семена. Так?

– Так, – подтвердил я.

– Ну, если деревянной лопаточкой метёлку сверху прижать, какой-то толк с этого будет. Только сдаётся мне, что получится не намного быстрей. Степан! Как ты думаешь?

– А чёрт его знает, – отозвался тот с верхотуры. – Спущусь, посмотрю.

– Са-ашка-а!

Ох и волнуется бабушка! Надо идти, а жаль: пропущу самое интересное. Опека по мелочам надоедает. Но я своих стариков искренне понимаю. У них перед моей матерью свои обязательства и очень большая ответственность.

– Лишай у той кошки, – вполголоса, чтобы дед не услышал, промолвил Иван Прокопьевич, приостановив меня. – Если лечить надумаешь, возьмёшь у меня дёготь и поганые рукавицы. Мажь не жалея. И её, и котят.

Барский ужин поджидал меня у кровати. Зря бабушка так беспокоилась, ничего не успело остыть. Ни чай, ни картофельный «совус с булдыжкой». Нет, какие волшебные куры бегали в нашем дворе! Мясо плотное, ароматное, в каждой тушке на палец жира, такое не приедается никогда.

Уж в чём в чём, а в курицах я понимал. Они эволюционировали рядом со мной всю долгую жизнь, в варёном и жареном виде: от бабушкиных деликатесов до приснопамятных «ножек Буша». Во флотском меню это блюдо относится к традиционным. Последний салага знает: если на календаре воскресенье, значит, на завтрак будет кофе и сыр с ветчиной, а на обед – курица с рисом. В каких только иностранных портах мы не пополняли запасы продуктов! И в первой десятке каждой заявки обязательно фигурировала её величество chicken.

Я ел в одиночестве. В комнате стояла мёртвая тишина. Елена Акимовна вышла, чтобы ещё раз позвать деда, и тоже пропала.

На половине Ивана Прокопьевича стрекотала моя приспособа. Сквозь открытую форточку доносились приглушённые голоса. Перед тем как уснуть, я поставил гитару у комода рядом с портфелем. Прикоснувшись к стене, она отозвалась объёмным, глухим звуком. Будем дружить.

Ох уж эти бабушкины чаи! Не хотят они выходить потом.

Раза четыре за ночь выходил «подышать свежим воздухом». Ворочался после, вспоминал, что за сон посетил меня нынешней ночью? Что душа так счастьем сочится?