Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов
Шрифт:
Интервал:
Как у них там, на Камчатке, сложилось в эти два года, я узнал не так уж давно. Зашёл ко мне как-то Серёга: посидеть, покурить, рассказать о своих неудачах. Он ведь старший и первым дошёл до черты, когда прошлое становится важней настоящего. Компьютер ему подарили, когда уходил на пенсию. Только раньше братишка на нём в стрелялки играл, потому что не было Интернета. А тут зарегистрировался в «Одноклассниках» и принялся разыскивать родственников отца, чтобы узнать, где он похоронен.
От Серёги я такого не ожидал. Вроде бы следователь, бывший важняк, а никакого понятия о человеческой психологии. Если кто-то что-то и знает, так кто ж тебе скажет? Люди давно поделили квартиру, какое-то там наследство, продали, перепродали. И тут вдруг находится родной сын. Для них это не радость, а головная боль. Кто знает, что у него на уме? Мне он, конечно, может втирать, что ни на что материальное не претендует. Я поверю, потому что и сам точно так же воспитан, но родичи? «Где ты, – спросят, – пропадал раньше, когда был при деньгах, при здоровье, при силе? Почему ни разу не навестил, не досмотрел, это же твой отец?!»
Всё это я пытался объяснить Серёге на пальцах. Ох и туго до него доходило после лечения в стационаре! Злые фразы от лица виртуальных родственников он воспринимал как мои.
В общем, мы с братом чуть не поссорились. Решили перекурить, и тут будто Господь надоумил меня спросить: как им жилось-можилось на Камчатке? Что за мифическую квартиру мать получила, а потом сдала государству? Где это? Как проехать?
Серёга вообще очень трудно переключается с темы на тему, хотя помнит давно минувшие дни лучше, чем то, что случилось месяц назад. Сначала он сыпал голыми фактами, потом в дело пошли одушевлённые эпизоды, характеристики, а в конце уже так расчувствовался, что чуть не заплакал, старый дурак.
Как бы то ни было, а на причале их встретил отец, отвёз в дом на Морской улице, опять прописал. Серёга вернулся в свой класс, а мать снова стала работать в той же самой вечерней школе.
Полгода жили спокойно. Родители честно пытались начать семейную жизнь с чистой страницы.
– Потом, как всегда. – Серёга потушил сигарету и взялся за чашку остывшего кофе. – Пришлось уходить на квартиру.
Их было потом много, этих чужих углов. За время скитаний ему пришлось поменять четыре школы в разных частях города.
– И ты знаешь, Санёк, – в глазах брата оживало далёкое прошлое, лица людей, их поступки, – вроде все педагоги. Ну те, у которых мы жили. А вот ни одной благополучной семьи. Нигде больше месяца не задерживались. Помню, тётка, дородная, видная. Муж у неё заболел. С кровати не вставал, ходил под себя. Так она сняла для него комнату и перевезла вместе с трусами да майками подальше от глаз. А он взял там да помер. Мы, значит, собираем манатки, чтобы место освободить, потому как его родители должны приехать на похороны. А она всё рыдает, руки заламывает: «Надя, как быть? Что сказать его матери?»
Я несколько раз кипятил чайник, заваривал кофе. Поставил на стол запасную пепельницу, чтобы не сбить его с мысли, не спугнуть её долгой паузой. И сам с наслаждением погружался в чёрно-белую ленту Серёгиных воспоминаний, где было всё таким родным и знакомым.
– Потом был какой-то конкурс, – продолжал он. – По итогам его мамку признали лучшим учителем города. Начальство долго ломало голову: чем бы таким её наградить, чтобы дешёво и сердито? Мать за себя никогда не попросила бы. Но подруга её… она в той же вечерней школе работала библиотекарем, пошла в ГОРОНО и там рассказала о наших мытарствах. В общем, дали матери комнату из старого жилфонда, на втором этаже деревянного дома. Помнишь наш дом на улице Океанской, который разрушило землетрясение?
Ещё бы не помнить! Если бы не землетрясение, неизвестно, когда я впервые увидел бы дедушку с бабушкой!
– Ну, так это недалеко, вверх по горе. Остановка автобуса «Индустриальная». Даже комнаты расположены точно так же. Наша была первая справа: стол, две кровати, два стула, полка для книг. Вот и вся обстановка. Больше ничем не успели обзавестись. Мать положили в стационар с подозрением на туберкулез. Целых полгода к ней никого не пускали.
– Как же ты жил?
– Ты знаешь, – голос Серёги дрогнул, – ожесточился. Сам себе сказал, что не сдамся. Не дам ни единого повода, чтобы меня в детский дом упекли или вернули отцу. Эту комнату… я её два раза на дню с щёлоком пидарасил, каждую пылинку сдувал. А так… что приготовил, то съел. Как постирал, погладил, так и пошёл в школу. Каждые две недели приходила тётка с материной работы, та самая библиотекарь, приносила немного денег. Через неё мать передала, чтобы не вздумал ничего сообщать бабушке с дедушкой. Несколько раз приезжали Машкины, соседи по отцовской квартире. Готовили человеческую еду. Вот только он сам не нашёл времени или не захотел…
Слушая эту исповедь, я начинал понимать, почему мать и Серёга вернулись с Камчатки порознь, с разницей в две недели. Он доказал свою взрослость. Мальчишку, который полгода был хозяином в доме, не страшно отправлять в санаторий за тысячи километров. Даже на два потока.
– Соседи иногда помогали, – рассказывал брат, – даже незнакомые люди. Бывало и так, что без них никуда. Вот, помню, ближе к зиме дрова у меня в сарае закончились. Сходил я в контору, выписал, а после уроков поехал на склад. До вечера отстоял в очереди. Когда впереди оставалось пять или шесть человек, учётчица захлопнула амбразуру и говорит: «На сегодня, товарищи, всё! Работа закончена». И такая меня, Санёк, досада взяла! Не времени жалко, которое потратил впустую, а денег, что уйдут на автобус. Это ведь надо ещё обратный билет покупать, потом ещё раз сюда приехать, а я на цветы мамке копил. В общем, наладился вместе со всеми на выход, а тут учётчица меня догоняет и на ухо шепчет: «А ты, Денисов, присядь, подожди». Молодая девчонка, зеленоглазая, рыжая. Мамка потом сказала, что это её ученица. Ну, я тогда этого не знал. Сижу, жду. Радости во мне никакой, тревога одна. Ну как, думаю, спросит: «Ты почему без взрослых?» – и позвонит в милицию. А она выглянула на улицу, подозвала одного из шофёров и при мне ему говорит: «Я тебя за то дело прикрыла? Теперь ты помоги. Вот видишь мальчишку? Он покажет тебе дорогу. Разгрузишься там, куда он покажет, и не возьмёшь с него ни копейки. А я уж найду способ это проверить». Всю дорогу мужик плакал, жаловался на нехватку бензина, грозился, что не доедем. Но сделал всё, как приказала учётчица. Дрова только от порога сарая далеко раскатились. Не думаю, чтобы это он специально. Поленья тяжёлые, круглые, по-другому самосвал не разгрузишь. Посмотрел я на эту кучу. И радость пропала, что ещё один рубль сэкономил. Пришлось впрягаться. Людям-то не пройти, не проехать. И так жалко себя, такая тоска на душе, хоть криком кричи. А попросить кого-то помочь гордость не позволяет. Нет, думаю, плохо вы меня знаете. Буду уродоваться до утра, умру здесь, а пока последний кругляк в поленницу не уложу, не уйду! Осень, темнеет быстро. На улице ещё ничего, а вот в сарае уже приходилось ориентироваться на ощупь. Тут смотрю: пришёл сосед с первого этажа, принёс, подключил переноску. Потом подтянулся другой, третий, четвёртый, одноклассник с соседней улицы. В общем, закончили далеко за полночь. Еле ноги доволок до кровати. Какие там, на фиг, математика с физикой, сразу уснул. Так вот и жил. Соблазнов, конечно, море. Деньги в руке, и ты им полновластный хозяин. Хочешь, покупай шоколадку вместо картошки и хлеба. Хочешь, учи уроки, не хочешь – иди гулять. Учёбу основательно запустил, но на двойки не съехал…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!